— Чтоб вас всех бомбежкой накрыло, мать вашу перемать! — оглашено орал он, но его никто не слушал — голос глох в реве моторов, и сила по-прежнему валила в обе стороны орловского большака.
Лютов, наблюдая, с тревогой подумал: «Да не дай-то бог!.. еще и самолетов». К вечеру по обе стороны от батареи стали окапываться отошедшие на передышку две неполные пехотные роты. Это обрадовало комбата, и он пошел познакомиться с их командирами, договориться о взаимодействии. Вернулся, однако, в еще большей расстроенности. Ротами командовали молодые лейтенанты недавно пришедшие с пополнением. Обстановки они не знали, связь со штабами своих батальонов утеряли, о полковом начальстве давно ничего не слышали…
Наутро, разрешив жечь костры, чтоб как-то бойцам подкормиться, и оставив за старшего на батарее сержанта Донцова, Лютов отправился в город. Везти его вызвался шофер донцовского расчета. В Мценске комбат рассчитывал разыскать хоть какое-то начальство и определить, в конце концов, судьбу батареи и ее место на оборонительном рубеже, который теперь действительно развертывался на реке Зуше, то есть за околицей города. В путь он отправился с уверенной надеждой на успех. Шофер Микола Семуха «подогрел» настроение комбата тем, что по дороге вдруг задолдонил понравившуюся ему строку из стихотворения: «Эх! Как хороши, как свежи были розы…»
Он повторял эти слова с каким-то внутренним придыхом и мотал головой, будто опьяненный всамделешним благовонием этих милых и удивительных цветов.
— Что, понравилось? — спросил комбат. Спросил больше потому, что ему самому нравилось и захотелось хоть еще разок вздохнуть душой.
— Это вроде как про любовь, что ли?… Не по войне эта милость, товарищ лейтенант, — раздумчиво, со вздохом проговорил Микола.
— И любовь, и розы тоже нуждаются в нашей защите, — высокопарно, опять же по-политруковски высказался Лютов.
— Да оно так…
* * *
На батарею комбат вернулся далеко за полдень. Вернулся ни с чем. Узнал он лишь о том, что на южной стороне города, на промежуточных рубежах от Орла к Мценску развертывали свои силы танкисты «хозяйства» Катукова и Лелюшенко — из резерва Ставки. Кто они — генералы, полковники или майоры? — он так и не дознался. А когда стал допытываться у самих танкистов, его приняли за шпиона — и пришлось Лютову выворачивать карманы и полевую сумку, доказывать документами: кто он такой на самом деле. Но больше помог шофер Семуха. Не жалея горла, матерясь во всю преисподнюю, он тыкал руками в иссеченный пулями и осколками свой тягач:
