— Похоже, бродяга? — вопросительно протянул Лоскутов.
— Точно! — обрадовался Кандауров. — Юный бродяга или бомж. А помнишь, не так давно мы говорили об этом «упыре», и я ещё тогда предположил, что он сам из бомжей? Или, по крайней мере, последнее время стал бродяжничать. Помнишь? Ведь три его жертвы оказались из этой среды. Этот парень, похоже, четвёртый.
— А точно ли это «упырь»? Может, кто под него работает?
— Отнюдь! — майор, казалось, обрадовался вопросу. — Из газет он, может и знает об отрезанных ушах и выколотых глазах. Но наша печать, слава Богу, от западной всё-таки отличается тем, что запреты в приказном порядке — это закон. Даже для «альтернативных» и «независимых» изданий. Так что об одной, главной подробности, нигде ни разу не упоминалось. Понял, о чём я?
— Понял. Согласен.
Они направились к дереву, где остался след от кострища. «Запретная» подробность была именно там. Костёр убийца раскладывал у толстого дерева. Собственно, это был примитивный мангал: вырытая в земле продолговатая яма, полная древесных углей, обгоревшие сучья вокруг. А на стволе — вертикальная полоса засохшей и потемневшей крови.
— Вот она, неизвестная подробность, — указал Викентий. — Он сажал парня, прислонив к дереву. На его спине обязательно обнаружат остатки коры… Как и во всех прошлых случаях.
— Сотрапезничал, мразь! — Михаил нервно вздрогнул. Холодный озноб пробежал по спине, хотя и в эти ранние часы было очень тепло — предощущалась дневная жара. — Сам ел человечину и его… заставлял… своё собственное тело… Нет, уму непостижимо!
— И вот ещё что, Миша, на что я обратил внимание. Два последних раза его жертвами становились подростки. Этот, — неуловимо кивнул в сторону убитого, — третий.
— Распробовал. Молодое тело вкуснее.
Викентий, нахмурив брови, резко глянул на капитана. Михаил его понял.
— Да ладно тебе! — сказал. — Может, я и цинично выразился, но по сути — верно.
«Харлей Девидсон», сверкающий красавец, последняя модель, мчался почти бесшумно, как призрак. Олег терпеть не мог нарочитую мотоциклетную трескотню. У него на выхлопных трубах стояли отличные глушители. В чёрно-красном, оббитом кожей шлеме, в чёрной кожаной куртке, в брюках-гаррасси тоже из отличной тонкой кожи и в мощных рибуковских ботинках, он сидел в седле, как влитой. И казался с машиной чем-то одним целым, этакий мотокентавр.
По утрам на окружной дороге движение было небольшим, и Олег выжимал скорость, какую сам хотел, обгоняя машины, лавируя между ними и радостно чувствуя, как легко даются ему виражи. Кто бы поверил, что ещё два года назад он боялся скорости до перебоев сердечных ритмов! Но он преодолел этот свой недостаток. Олег давно научился преодолевать всякие препятствия, в том числе и свои страхи, свои сомнения. Когда он окончил школу с золотой медалью и поступил в институт, отец спросил:
