Серёжа рывком сел в постели, сбросив простыню. Он сразу понял, что — дома, что — в своей комнате, спал и ему приснился сон. Страшный и ужасно интересный. Обычно, когда так внезапно просыпаешься, сон как языком слизывает, и уже ничего не вспомнить, как ни старайся. Но сейчас он помнил всё, до подробностей. И не только памятью, но и чувствами помнил. «Как будто видушку посмотрел, про оборотней! Здорово!»
Мальчик улыбнулся, У него у самого не было видеомагнитофона, но у друга Пашки Бурсова — был. И они вдвоём больше всего и любили как раз фильмы-ужастики.
Из кухни пробивался свет и доносились тихие голоса — отцовский и ещё какой-то, незнакомый.
«Опять папа кого-то привёл», — подумал Серёжа привычно. Это было в порядке вещей. Отец частенько надолго задерживался в редакции — дежурил, или дописывал срочный материал в номер. А иногда и на задание выезжал поздно — любил разные неожиданные ситуации, часто даже криминалы. Возвращаясь, звал коллег зайти, посидеть, продолжить споры-разговоры за чашкой кофе. Серёжу поздние тихие визиты не тревожили, если он и просыпался на миг, то вновь тут же засыпал здоровым молодецким сном.
А отцом своим он гордился. Ещё бы! Игоря Лунёва, ведущего журналиста молодёжной газеты, знал весь город. У них хоть и не столица, но город один из самых крупных в стране. И газета мало в чём уступает той же «Комсомольской правде». Да и в «Комсомолку» материалы Лунёва брали охотно и часто: умел он и тему выбрать, и подать её, и заглянуть вглубь проблемы.
Серёжа встал, потихоньку вышел в коридор, к туалету. Возвращаясь, остановился у неплотно прикрытой двери кухни, заглянул. Отец разливал чай в две чашки, говорил:
— Сейчас нарежу сыру, бисквит есть вкусный, попьёте чайку. И — спать. Поздно уже. У меня в комнате есть кресло раздвижное, там вам будет удобно. А в другой комнате спит сынишка. Хороший мальчик, ему двенадцать лет, завтра познакомитесь.
Человек, сидящий на краешке стула, лицом к двери, робко усмехнулся.
— Двенадцать лет… нежный возраст…
У него был мягкий, слегка дребезжащий голос. Блеклые голубенькие глаза и неопрятная русая бородёшка. Ладони, сложенные лодочкой, зажаты между коленями. И голова втянута в плечи. Словно он мёрз… Или был растерян… Или боялся. На нём обвисал дырявый свитер выцветшего кирпичного цвета, похожий на женский, обтрёпанные, замусоленные брюки пузырились на коленях, шлёпанцы-вьетнамки надеты на босые грязные ноги.
«На бомжа какого-то похож, — подумал Серёжа и хмыкнул весело. — Вот папка! И откопал же такого! Наверное, писать о нём будет…»
