Мне в то время было всего пять лет, и, конечно, я была в полном неведении относительно всего этого. Наш дом и сад составляли мой мир. Я помню каждый уголок в этом доме в Рязани и мелкие подробности нашей жизни там. Я даже помню запахи. В гардеробной моего отца всегда стоял особый запах. Я думаю, это пахло мылом, которым он пользовался. В его большом кабинете стоял совсем другой запах — смесь кожи и сигар. Папа начал учить Кота играть в шахматы, и они часто сидели за большим письменным столом отца. Мама удобно располагалась в одном из кресел, а Ика и я ждали, когда закончится шахматный урок, чтобы успеть поиграть перед сном. Иногда во второй половине дня в детской появлялся лакей, чтобы велеть няне отпустить меня с ним вниз. Мои волосы быстро приводились в порядок, и я спускалась в гостиную, где был сервирован чай и мама принимала какую-нибудь даму. Я немного смущалась, но меня брали на колени, и я слышала что-нибудь приятное, сказанное обо мне моей матери, которая в ответ улыбалась и разрешала мне выбрать мое любимое печенье. В нашей детской подавалось только простое печенье, кажется, оно называлось «Альберт».
Сад таил не меньшее очарование. Там были два фонтана и красивая беседка для наших игр, благоухающие кусты сирени, грушевые деревья с их белым цветением. Все восхищало меня даже весенняя трава, такая свежая и зеленая после стольких месяцев, проведенных под покровом снега. Еще и сейчас я ясно вижу эту новую траву, пробивающуюся из земли, во всей ее прелести. Когда я брожу в моем саду здесь, в Лондоне, во мне воскресает чувство, которое я испытывала тогда, и возникает нежность к росткам травы, пробивающимся пучками меж сухих листьев и гравия. С наступлением лета мы все отправлялись в имения наших дедушек и бабушек, иногда начиная с Ворганова.
За день до нашего прибытия в Гжатск туда отправляли карету, запряженную четверкой белых лошадей, чтобы встретить нас на станции. После того, как карета проезжала по мосту над прудом, из дома было хорошо видно, как мы едем вверх по дороге. После поцелуев и радостных восклицаний нас вели в столовую, где был накрыт стол с угощениями, и с этого момента начиналась жизнь в деревне со всеми ее удовольствиями свободой и покоем.
Мой дед был настоящим воином. Он участвовал в двух больших кампаниях: Турецкой и Крымской, заслужил много медалей и орденов и к тому времени был полным генералом от инфантерии. Он обладал очень твердым характером и как глава семьи ожидал от каждого абсолютного повиновения: жена, дочери и даже мой отец в его присутствии чувствовали себя скованно, я не говорю уже о слугах, которые трепетали при мысли вызвать его неудовольствие. Кот и Ика оставляли свои капризы в его присутствии, но мои отношения с дедом были совершенно иными: я никогда не встречала взрослого человека столь доброго, мягкого и любящего. У него было специальное прозвище для меня. Мое имя Ирина, но дедушка всегда называл меня Ик. Между ним и мною не было никакой напряженности я была «милочкой». Я могла говорить и делать все, что хотела вести себя, как пожелаю. В присутствии дедушки никто не смел сделать мне выговор, все прекрасно понимали, что в этом случае получат его сами.
