По кюветам, глубоким бочажкам и придорожным лужам надрывно орали огромные жабы, раздувая крупные, в пупырышках жабры, а на верхушках высоких берез, словно огромные грачиные гнезда сидели жирные тетерева-петухи, совершенно не боявшиеся людей, идущих по дороге.
И среди этой идиллии совсем не верилось, что совсем близко отсюда находится один из самых тайных полигонов на земле, чья неукротимая энергия, если её бесконтрольно выпустить на волю, может в один миг стереть в черный порошок, в седой пепел половину земного шара вместе с этими вот жабами, хвойными лесами, просторными полями и душистыми лугами, с этим дурманящим голову разнотравьем и тонким ароматом цветущей черемухи. Прямо в пасть к этому невиданному и потому казавшемся очень страшным зверю шло сто человек в гимнастерках ВСО и пилотках с красными звёздами.
Шагать до Объекта было ещё прилично, Филиппов, отгоняя от себя нахлынувшую вдруг волну тревоги и какого-то дурного предчувствия, крикнул.
— Рота, запе-вай!
Мамакин шел в первой шеренге, одноклассник Валера Михно из второй шеренги попросил:
— Слава, давай нашу любимую.
И Мамакин, приноравливая строевой шаг под слова, запел:
Кто может сравниться с Матильдой моей,
Сверкающей искрами черных очей,
Как на небе звезды осенних ночей!
Все страстною негой в ней дивно полно,
В ней все опьяняет,
В ней все опьяняет и жжет,
Как вино.
Солдаты уже знали начальные слова, Мамакин пел эту совсем не строевую песню не впервые, и дружно подхватили:
Она только взглянет, —
Как молнией ранит,
И пламень любви
Зардеет в крови;
Она засмеется
Иль песней зальется…
Если бы кто кроме их роты в тот вечерний час услышал необычную песню, он, наверное, решил бы, что в лес из города приехал оперный театр – так необычно звучала ария из оперы П. И. Чайковского "Иоланта" исполняемая под строевой шаг в этом глухом краю.
"Ну, артисты, — восхищался командир роты, — и работать, и петь, и воровать мастаки. Особенно этот Мамакин. Надо подумать, может командиром отделения его назначить. Солдаты его уважают, тянутся к нему. Да и голова у парня неплохо работает".
А Славка пел оперную арию и вспоминал, как он сегодняшним утром едва не отомстил Ренату Габидуллину за свой затылок, разбитый в казарме о верхний ярус кроватей.
За пятнадцать часов до Ч.П.
Утром их взвод на десятом этаже административного здания занимался отделочными работами. Салабонов загнали под самый потолок, который в огромном зале находился на высоте пяти-шести метров от пола. В этом сыром от свежей штукатурки помещении ещё не успели вставить окна и сквозняки гуляли по сотням квадратных метров словно ветер на море. Славка залез на самый верхний ярус железных строительных лесов и штукатурил потолок. Раствор ему подавали снизу в вёдрах, он затаскивал на верхотуру тяжелое ведро привязанное к толстой верёвке, и там, на шаткой площадке, сооруженной из перекинутой доски-сороковки, выливал цементный раствор в большую бадью. Работа спорилась.
