– Почему? Ты подстрекал Землю к экспансии и не одобрял экспансии космонитов. Так и должно было быть.
– Так ли? Подумай, друг Дэниел, разве землянин стоит больше, чем космонит, хотя они оба люди?
– Есть разница. Илия Бейли считал, что пусть даже его собственный народ потерпит крушение, лишь бы Галактика была заселена. А доктор Амадейро думает, что пусть лучше зачахнут и Земля, и Внешние Миры, лишь бы в Галактике не распространились земляне. Первый надеется на триумф либо одного, либо другого народа, а второй не хочет никакого триумфа. Разве мы не должны выбрать первого, друг Жискар?
– Да, друг Дэниел, похоже, что так. Но насколько сильно влияет на тебя ощущение особой ценности твоего бывшего партнера Илии Бейли?
– Я дорожу памятью о партнере Илии, а народ Земли – его народ.
– Я понимаю. Я говорю уже много десятилетий, что у тебя тенденция думать по-человечески, но я не уверен, что это комплимент. Хотя ты и стараешься думать ПОДОБНО человеку, ты все-таки не человек и связан Тремя Законами. Ты не можешь повредить человеку, землянин он или космонит.
– Бывают случаи, друг Жискар, когда приходится выбирать между двумя людьми. У нас специальный приказ защищать леди Глэдис. Защищая ее, я могу быть вынужден нанести вред человеку, и я думаю, что при прочих равных условиях, я немного охотнее повредил бы космониту, чтобы защитить землянина.
– Это тебе кажется. В действительности тебя вели бы специфические обстоятельства. Ты обнаружил бы, что не можешь обобщать, – сказал Жискар. – Вот так и со мной. Подталкивая Землю и удерживая Аврору, я сделал для доктора Фастальфа невозможным убедить аврорское правительство поддержать политику эмиграции и пустить в Галактику две распространившиеся силы. Я не мог помочь, но понимал, что и часть его трудов пропала даром. Это наполнило его отчаянием и, возможно, ускорило его смерть. Я чувствовал это в его мозгу, и это было больно. И все-таки, друг Дэниел… если бы я не сделал то, что сделал, это сильно уменьшило бы земную способность к экспансии, не улучшив аврорского продвижения в этом направлении. Тогда доктор Фастальф потерпел бы двойное крушение – как с Землей, так и с Авророй, и доктор Амадейро оттер бы его от власти. Чувство поражения было бы для него еще сильнее. Я был глубоко предан доктору Фастальфу в течение его жизни, поэтому я выбрал тот курс действий, какой ранил бы его меньше, и по мере возможности не вредил бы другим индивидуумам, с которыми имел дело. Если доктор Фастальф постоянно расстраивался от своей неспособности убедить аврорцев и вообще космонитов идти на новые планеты, то он, по крайней мере, радовался активной эмиграции землян.
