— Просто ты, Кит, двадцатилетняя старая дева, — моя девственность для Ритки — больная тема. — Завидуешь ты этим тёлкам, вот и злишься. Хочешь, я буду свою руку у тебя на заднице греть, когда мы вместе гуляем?
Рита иногда меня просто не понимает, к сожалению. Поэтому мы, наверное, и не часто гуляем вместе. Зато вместе спим. Кстати, Рита, в отличие от Мурзилы, моё желание подвеситься перенесла на удивление спокойно, почти без истерик. Она сказала:
— Ты что, Кити, о-уела окончательно?
Я промолчала. Потом она добавила:
— Если ты туда пойдёшь, ко мне не возвращайся!
Я промолчала. Она молчала в ответ минут десять и затем спросила:
— А можно я приду посмотреть?
Я улыбнулась и сказала:
— Ну конечно можно. Только не реветь и не орать.
Потом мы обнялись и уснули. А утром, когда я уходила в салон, Ритка мне заявила:
— Всё-таки ты абсолютно сумасшедшая, за это я тебя и люблю.
«И Егор меня за это любил», — подумала я.
А Ритка сказала:
— Нет, не пойду с тобой на этот ужасный подвес, не хочу видеть, как ты болтаешься на крюках, как кусок мяса на базаре.
И на том спасибо, любимая подруга. Мне не очень хотелось, чтобы кто-то из близких людей наблюдал мой полёт. И мой страх перед полётом. И моё падение. Потому что у человека за полётом всегда следует падение. Хорошо, что Мурзила от меня отвязалась. И только я об этом подумала, Мурзила, как чёрт из табакерки, вылетела из своего дырявительного кабинета и опять ко мне с той же песней:
— Кит! Послушай! Один мой приятель тоже повёлся на разговоры про нирвану и открытые горизонты и пошёл подвесился. Только боль и унижение — вот всё, что он испытал, слышишь? Только боль, унижение и желание, чтобы эта мука кончилась как можно скорее. И при этом он рассказал мне всё по большому секрету, чтобы никто не узнал. Боялся опозориться перед своими крутыми друганами. И так все. Кроме махровых мазохистов и особей с высоким болевым порогом, которые демонстрируют чудеса подвешивания, а потом стригут с дураков деньги. Я от Дэна никак такого не ожидала! Ну, он-то уже не знает, что ещё со своим несчастным телом сотворить, но чтоб тебя в такой блудень вписать!
— Слушай, Мурзик! Дэн тут ни при чём. Я сама напросилась. Мне очень приятно, что ты так внезапно меня нежно полюбила, но моё решение окончательное. Ты же читала книжку, которую я так ненавижу?
Мурзила кивнула.
— Ну вот, значит, помнишь, что, когда у Эгора там резались крылья на спине, ему сначала было очень больно, зато он научился летать.
