— Это же больно. Зачем тебе эти цацки дикарские? Не понимаю. Так неестественно всё. Фу! Нужно быть красивой своей природной красотой. А эти пирсинги-шмирсинги — просто извращение! Это всё дурь в башке!
Ну-ну. Значит, пирсинг, который мне нравится, — дурь и дикарство, а всякой разноцветной химией лицо каждый день мазать — это ум и цивилизованность. Хорошо, что в помаду свинец перестали добавлять, а то бы дохли, курицы, к сорока, как в девятнадцатом веке. Каблучища по десять сантиметров тоже признак ума и культуры, я уж не говорю о ежедневном бритье ног и эпиляции линии бикини. И красиво, и не больно! Вот уж где естественная красота и гармония проявляются, ну и ум с цивилизованностью, куда же от них денешься. Ненавижу ханжей! Первые проколы мне мама сделала. Уши проколола. Я до сих пор те детские серёжки храню. В память о маме.
А папаша мой тоже тот ещё волк в овечьей шкуре, только ненавидеть у меня его не получается, потому что люблю. Это ему назло я первую татушку сделала, бабочку на спине, когда узнала, что он с какой-то тёткой встречается всего год спустя после смерти мамы. А ведь так плакал, каждый вечер про их с мамой любовь мне рассказывал и про то, что меня никогда не бросит. Я так до сих пор его и не простила, потому что не понимаю. Человек умер, но любовь-то никуда не исчезает, если она настоящая. Я, во всяком случае, так устроена и других мнений не приемлю. Не могу разлюбить Егора только потому, что он умер.
Папа мою тату только через два года увидел — когда со мной из-за пирсинга ругался, а я ему ещё и спину показала. Н-да. Хорошо, что он не стал татуировщика разыскивать. Уголовное дело могло нарисоваться. А Ритке я, пожалуй, всё-таки расскажу про субботнее подвешивание, так правильней будет. Только не подумайте, что я мазохистка. Просто у меня болевой порог высокий, ну и иногда хочется почувствовать власть над собственным телом. К тому же я живу с постоянной болью в душе, и порой хочется её чем-нибудь перебить. Когда Дэн пришёл в салон после первого подвеса и мы набросились на него, требуя яркого и красочного отчёта, он сказал:
— Ошень круто, нереально круто, ошень больно, но ты просто забываешь о боли, потому фто тебе при этом бесконефно хорофо. Ты париф над материальным миром. Это самое большое удовольствие на швете, ради которого не страфно перенешти ужафную боль.
— Сначала боль, потом удовольствие? Обычно в жизни всё наоборот. Расплачиваешься болью за удовольствие.
