Милиционер, как видно, давно его заметил и теперь поджидал — суровый, руки за спиной, одна нога чуть впереди, поигрывает, другая — твердо уперлась в тротуар. Из-под шапки смотрели неотрывно, нестерпимо притягивающе глаза. Петрунина вдруг как-то скособочило, пригорбило. Хотел было пройти мимо — не сумел. Засуетился, запутался, смешался и, как начинающий велосипедист на столб, направился прямо на милиционера.
— Товарищ солдат? — дотронувшись перчаткой до виска, спросил постовой.
— Так точно… — выдавил Петрунин.
— Нарушаете, — сказал постовой. — Песика… — Он глянул под собаку. — Собачку эту без намордника нельзя.
— Это я мигом! — ожил Петрунин, торопливо связывая из веревки что-то похожее на уздечку.
Милиционер строго проводил взглядом одну из машин, сдвинул шапку на затылок, отчего лицо его сделалось лихим и молодым. Спросил с пониманием:
— Овчарка? Немецкая?
— Она, — с готовностью кивнул Петрунин, хотя доподлинно знал, что кровей она смешанных. Не волк, как думалось раньше, был ее отцом, а простая, видать, русская дворняга.
— Из Германии?
— Прямо оттуда, — потупился Петрунин. — Вота… Думаю устроиться в вашем городе.
Постовой улыбнулся.
— Люди нужны. Особенно такие… — оглядел Порфирия с головы до ног, — орлики. — И стал перечислять, где они требуются в первую очередь. Добавил, поглаживая Бобу: — А то можешь и к нам. Вместе с этой красавицей.
— Спасибо! — растрогался солдат. И затряс ему руку. — По… Перфилом меня. А вас?
— Гена… Так что подумай хорошенько…
Едва Порфирий оторвался от доброго — душа нараспашку — милиционера, как снова ему сделалось не по себе. Казалось, постовой специально «разводил баланду», выпытывая, что он за человек…
Но, кроме Гены, никто не останавливал.
Пробираясь с Бобой сквозь толпы аккуратных, красиво держащихся людей, Порфирий приглядывался, прислушивался, постепенно постигая, что в центре ему делать нечего. Ни за какие деньги нельзя было вселиться в переполненные, чудом уцелевшие дома. Разве только в рабочее общежитие…
Пожевывая купленный на рынке ржаной, с холодной картофельной начинкой пирог, Петрунин стоял, облокотясь о прилавок, рассеянно протягивая Бобе кусочки. Поднял утомленные глаза на молодую круглолицую торговку.
— Из деревни будешь?
— Городская, как жа! — с гордостью отозвалась молодка. — С год уж, как вырвалась из колхозу! — И пошла, и пошла рассказывать о себе.
Из ее слов Петрунин понял, что это только дураки «из грязи лезут в князи» — в центр города то есть, в самый что ни на есть. Умные люди (а к ним торговка причисляла и себя) пристраиваются где-нибудь сбоку, на окраине; отгораживают участочек земли, ставят посреди огорода времянку, чтобы потом, постепенно обживаясь, доставая помаленьку материал, обкладывать стены кирпичом или камнем, обмазывать цементом, — укрепляться основательно и навсегда.
