— Строить надо, строить да строить… Вот бы вы, — простите… вас по имю-отчеству… Вот бы вам, Порфирий Иннокентьевич, в колхозе поработать! — Голос ее постепенно теплел, просьбы становились все настойчивей.
Порфирий заметил, что рубаха на ней сидит плотно, в обтяжку, а на груди так и вовсе готова распороться. Хмуро отвернулся и в открытую привлек к себе поближе Варю.
— Нет, я от женки никуда. В лесу с ней остаюсь.
Слышал, как осторожно старается выбраться из его объятий Варя — такая стесненная, страдающая от избытка тепла, что вся сгорала.
Председательша тоже покраснела. Насупила брови:
— Так ведь тут не больно далеко. Ночью с этой… с женой, а днем в колхозе поработаете. Нормально.
— А у Вари время не нормиронное! Понимаете? — озадачил председательшу Порфирий. И, пока она думала, добавил: — Уходу требует жена, защиты!
И председательша молча отправилась домой.
Варя отстранилась от Порфирия, спросила робко:
— Зачем из-за меня так убиваться? Стосковался ведь-по делу, вижу!.. Так и будешь ухаживать за мной?
— Буду! — твердо отвечал он.
Варя чуть не плакала от счастья:
— И за что мне такое привалило? Господи!..
Шло время. Жить на Варину получку было, прямо сказать, тяжко.
— Охотник я, Варюша, — совестливо признался Порфирий. — Вольный. Никакой там не крестьянин, не рабочий… — И просил ласкаясь: — Дай ружье. Кроме травок и мясо нужно, убоинка.
Варя отвечала:
— Не положено. Ой, что ты! — пугалась она. — Не обижайся, родной. Нельзя… А насчет работы — так научишься. Можно и в лесу. К заготовителям.
Скорбела, заметив его грусть. Не догадывалась, что предлагала не столько трудоемкую, сколько нудную для его души работу.
— Дай, — продолжал он настойчиво просить. — Горит вот тут! — стучал по груди. — А потом — и Бобу эту (так он в шутку называл щенка) натаскивать надо под ружьем. Ну хоть на часок!
И она в конце концов сломилась.
Пока он ходил по редколесью, Варя лежала, уткнувшись головой в подушку. Ей можно было спать в любое время, потому что работа лесника хоть днем, хоть ночью…
А убоинки не было. Редко-редко подымались далеко, недосягаемые для выстрела тетерева. Раза два промелькнул меж деревьев выгоревший на солнце русак. Даже утки на заглохших прудах не подпускали так, как до войны.
Печаль, пустынность почувствовал Порфирий, а тут еще одноногий мужичонка, молодой, но похожий на дедушку Ваню, ехидно так, с ухмылкой, вопросил:
— И не совестно тебе с ружьишком-то расхаживать?.. Люди руки отрывают, работают, а ты… Как паразит, присосался к человеку!
