Они тепло, даже как-то настораживающе тепло простились на стоянке у административного здания.
Профессор намеревался остаться еще на две недели и заняться своим кровообращением.
На шоссе, пролегающем главным образом среди мангровых зарослей, с тех пор как они въехали на материк, машин было совсем немного.
В Джексонвилле он спокойно попрощался с американской девушкой, как только объявили ее самолет, и она весело помахала ему своей косметичкой и еще недочитанным романом в бумажной обложке про страсть.
Не удержавшись, он расхохотался — от некой радости, что вот бывает же такое, — и легким шагом направился в бар заказать большую чашку кофе.
Еще осталось время позвонить домой и сказать, что, по его расчетам, он прилетит часов через восемнадцать.
Было ощущение, будто он пережил один из тех романов, что не смогли осуществиться просто потому, что, хотя имелись все необходимые ингредиенты, никто не посмел привести их в более тесное взаимодействие.
О, эти горы, что родят мышей!
Вернувшись ноябрьской пятницей, он понял совершенно отчетливо, что будет снег; он ощущал, что снегопад готов начаться с минуты на минуту — так сух был воздух.
Прибыл он трехчасовым поездом; не было смысла брать машину в Арланде, спешить ему некуда.
Дома никого; он уселся у кухонного окна, чтобы быть как можно заметнее с дороги: если жена вернется не одна, у нее будет возможность сразу же увидеть его и избежать неудобных неожиданностей.
Вместо того чтобы объявиться вместе с любовником, она сама куда-то пропала. Он сидел час за часом, тихонько гудела батарея отопления, и ему вдруг захотелось глянуть, нет ли писем, но в последний момент расхотелось:
ему ничего не могло прийти, кроме счетов да приглашений на очередные конгрессы, каковые его уже ничуть не привлекают.
Знать хотя бы, где ее черти носят!
Он уже всерьез подумал обзвонить кое-кого из знакомых и родственников, но воздержался.
Легко показаться смешным.
Он дважды приложился к виски и отправился спать.
Заснуть было абсолютно невозможно. Что-то ныло в области диафрагмы, не обычное голодное подсасывание, а нечто другое, нет, не плач, плакать было бы ребячеством, скорее плач в его твердой, кристаллической форме. Чувства имеют свойство становиться банальными, едва прорвавшись наружу.
Он не мог отыскать той любви, которую когда-то, должно быть, питал к ней, — разные мелочи на кухне, следы ее возни с цветам на подоконнике, она, похоже, только что уехала, — все говорило ему, что когда-то он, должно быть, любил ее, — и взамен надо теперь найти что-то другое.
