Мне вдруг вспоминаются слова о том, что даже если и нет никакой двери, не стоит сдаваться, надо продолжать стучать. Потому что оказывается, что хотя Анафлабия Бордерруд вряд ли может претендовать на то, чтобы стать актрисой, всё-таки можно представить для неё какое-то будущее в шоу-бизнесе — осознав перспективу появления маленьких голубых гномиков под ногами, она внезапно высоко подпрыгивает, на мгновение зависая в воздухе.
Торкиль Торласиус замирает на месте. Он пристально смотрит на графа, постепенно смиряясь с мыслью, что по сравнению с происходящим все его самые смелые предположения о наркотическом гене и повреждении мозга ничего не стоят.
Вот тут-то, когда перед вратарской площадкой образуется полный хаос, слово берёт Тильте.
— Мне нужно взять с собой кое-какие вещи, — говорит она. — Но они тяжёлые, мне их не донести. Не могли бы вы помочь мне, господин профессор?
При других обстоятельствах фраза о тяжёлых вещах наверняка вызвала бы подозрение у Торласиуса и у епископа. Но внимание обоих отвлечено. Торкиль Торласиус осознал лишь, что молодая женщина спросила его, может ли он поднимать тяжести. Он распрямляется.
— Я член Академического боксёрского клуба, — говорит он.
Он уже готов снять пиджак и закатать рукава рубашки, чтобы продемонстрировать Тильте свои бицепсы, но Тильте делает знак и останавливает его.
— Как это мило с вашей стороны, профессор. Вы можете зайти ко мне в комнату через десять минут?
♥
Когда Тильте закрывает дверь в нашу комнату, я складываю руки на груди. Мне не свойственно таить в себе злобу, но ведь за последние полчаса Тильте не только опорочила мою в общем-то безупречную репутацию, но и решила бросить меня на произвол судьбы.
Но не успеваю я раскрыть рот, как Тильте подносит палец к губам.
— Ларс и Катинка, — шепчет она, — ты заметил? Похоже, тут какая-то амурная история.
На всякий случай сообщаю, если вы вдруг не знаете, кто такие амуры, что это такие маленькие жирненькие ангелочки, которых иногда изображали на старых открытках, и вот две такие открытки Тильте и держит сейчас в руках.
Многие на Финё считают, что Тильте потеряла интерес к земной любви, после того как её оставил Якоб Аквинас Бордурио Мадсен, который внезапно осознал своё призвание и отправился в Копенгаген, чтобы учиться на католического священника и провести остаток жизни в молитве и воздержании. Но мы, близко знающие Тильте, понимаем, что она, несмотря на несчастья и разочарования, в глубине души осталась романтиком, она очень любит фильмы, в которых герои, воссоединившись, плывут в сторону заходящего солнца на розовой гондоле под музыку, липкую, как двухкомпонентный клей. Иногда мне кажется, что Тильте восстаёт против фразы «Они жили счастливо до конца дней своих» в первую очередь потому, что это слишком мало, она считает, что любовь, которая продолжается лишь пятьдесят или шестьдесят лет, просто курам на смех — нам нужна вечность. И с той же готовностью, с которой она помогает людям прийти в себя после того как их бросили, с тем же воодушевлением она обнаруживает влюблённости ещё до того, как сами влюблённые осознают их, и придаёт им ускорение — вот зачем она вечно таскает с собой пачку открыток, которыми сейчас и размахивает перед моим носом.
