«Мы» — это мать, отец, мой старший брат Ханс, Тильте, я и наша собака Баскер Третий. Баскер — фокстерьер, получившей своё имя из-за книги «Собака Баскервилей», а Третий — потому что это уже третий фокстерьер в жизни Тильте, которая всегда настаивала на том, чтобы каждый раз, когда собака умирала и мы брали следующую, ей давали то же самое имя, меняя лишь номер. Всякий раз, когда Тильте сообщает людям, которым до сей поры не выпало счастье с нами познакомиться, как зовут нашу собаку, она обязательно добавляет номер. Тут все слегка вздрагивают, возможно, потому, что это напоминает им об умерших до Баскера собаках, и думаю, что именно поэтому Тильте и требовала так называть собак, ведь её всегда интересовала смерть — более, чем кого-либо из нас.
Теперь, когда прабабушка собирается что-то сказать и усаживается в своё инвалидное кресло, Тильте опирается на кухонный стол и поднимает ноги, а прабабушка подъезжает к ней. Тильте всегда любила сидеть у прабабушки на коленях, когда та что-нибудь рассказывала, но прабабушка стала слабее, а Тильте тяжелее, так что теперь они решают проблему таким образом: Тильте подтягивается, а окружающий мир подъезжает под неё — и вот она устраивается на коленях у прабабушки, которая к этому времени стала уже меньше, чем Тильте.
— Мои мать и отец, — говорит прабабушка, — ваши прапрабабушка и прапрадедушка, были не очень молоды, когда поженились, им было уже под сорок. И тем не менее у них было семеро детей. Как раз когда у них родился седьмой, умерли брат матери и его жена, мои дядя и тётя, они заразились одним и тем же гриппом, испанкой, и умерли почти одновременно. Осталось двенадцать детей. Мой отец отправился в Северную Гавань на похороны. После похорон родственники собрались обсудить, как поделить между собой двенадцать детей — так тогда было принято, это было девяносто лет назад, главное было выжить. Дорога от города Финё до Северной Гавани занимала два часа на лошадях, отец вернулся лишь к ночи. Он вошёл в кухню, где у плиты стояла мать, и сказан:
«Я забрал их всех».
Мать посмотрела на него — глаза её светились радостью — и сказала:
«Спасибо, что не сомневался во мне, Андерс».
Когда бабушка закончила свой рассказ, на кухне воцарилась тишина. Не знаю, долго ли длилось молчание, потому что время остановилось — слишком многое надо было переварить, чтобы можно было думать дальше. Все как будто оцепенели. Надо было понять, что происходило в душе отца прабабушки, когда он увидел двенадцать детей на похоронах и не захотел согласиться с тем, что их могут разлучить. И в первую очередь постараться понять его жену. Представьте себе, он приходит домой и говорит: — «Я забрал их всех». Она ни секунды не колебалась, никаких там слёз или истерик оттого, что теперь у них уже не семеро детей — что и так, в общем-то, более чем достаточно, если вспомнить, что нас-то трое, а в доме при этом целых два туалета и ещё один для гостей — так вот, а у них в одночасье оказалось девятнадцать детей!
