Наполеон слыл знатоком человеческих душ, Шекспир — тоже,
но их знания не имеют меж собой ничего общего.
Зигмунд Фрейд
Квартира Геллеров — собственно, две квартиры, соединенные в одну, — производила более чем солидное впечатление. Никогда бы не подумала, что в обычном доме такое можно увидеть. Никаких тебе новомодных вычур, все спокойно, со вкусом, пахнет большими деньгами…
Валерий Михайлович Геллер выражал свое горе суетой вокруг жены: «Вы уж постарайтесь ее не волновать, вы же понимаете, такое потрясение…» Кажется, психологи называют это «проекцией». На самом деле Альбина Вадимовна вовсе не производила впечатления потрясенной особы. Очень сдержанная дама, только и проронила:
— Кажется, нас Бог за что-то наказывает…
Чулок, конечно, не сохранился. Альбина Вадимовна выбросила его сразу же: «хотелось побыстрее забыть этот кошмар». Она его сначала даже и не заметила. Добежала до подъезда, отдышалась — чтобы ничего не говорить домашним, как будто не было. Это Валерий Михайлович, встретивший супругу в прихожей, обратил внимание на чрезмерно экстравагантное дополнение ее строгого костюма. Он же настоял на том, чтобы обратиться в милицию. Хотя «настоял» — это сильно сказано. Достаточно было пообщаться с Альбиной Вадимовной пять минут, чтобы понять, что никто и никогда не сможет настоять на чем-то, противоречащем ее желаниям. Впрочем, умные женщины часто делают вид, что «все решает Он».
— Но вы хоть помните, как тот чулок выглядел?
— Ну… в общем, да, — Альбина Вадимовна пожала плечами.
— Похож на этот? — Ильин жестом фокусника вытащил из кармана нечто ажурно-воздушное. Да, изящная штучка, на ноге должна смотреться просто обалденно: по почти прозрачному полю вьются растительные мотивы, слегка подчеркнутые серебряной нитью. Листья, побеги, бутоны. Верхняя эластичная кайма, которая позволяет обходиться без пояса, вся целиком составлена из распустившихся цветов.
— Неужели вы совсем-совсем ничего не запомнили? Рост, какую-то деталь одежды, обувь, запах…
— Я испугалась, — она задумчиво, слегка, постукала изящным ноготком по не менее изящным зубкам. Ноготки у нее были короткие, но маникюр идеальный. Да и вся она была… безукоризненная: стрижка — волосок к волоску, легчайший макияж, негромкий, но твердый голос. Что-то не верится, чтобы такая могла вообще хоть чего-нибудь испугаться. Худощавая, спортивная, точная. Гибка, как хорошая шпага и так же самодостаточна.
Какие мысли бродят за этим высоким лбом? Не удивлюсь, если она размышляет о беспомощности закона — мне ведь это пришло в голову? — и строит планы в соответствии с собственными представлениями о справедливости. А ведь, пожалуй, вдвоем, мы могли бы достичь успеха… и быстро. Вот только вряд ли она меня к себе подпустит. Если что-то и предпримет — только одна. Если бы не руки, не их мелкие, нежные, как бы замирающие жесты, можно было бы решить, что смерть падчерицы ее совершенно не коснулась…
