а Паше ведь в самом деле надо было идти на интервью в чём-то приличном.
Жена Ширина Лиля и соседка Вера в четыре руки повязали на нём малиновый галстук в серебристую крапинку, после чего кто-то из гостей затянул: «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры…»
— Последний раз я надевал эту штуку на выпускной… — начал было Паша, когда пение смолкло, и в свою очередь замолчал, потому что ему приказано было повернуться кругом.
Он думал, что сказал очень тихо, почти про себя, и никто не услышал… Но его всё-таки спросили:
— Выпускной — вечер?
— Нет, — охотно стал объяснять Паша, стоя ко всем спиной, — на вечере я был уже без галстука — свобода… А вот во время выпускного экзамена… по литературе… он был на мне… это я точно помню… потому что только благодаря ему… я и написал выпускное сочинение…
— Повернись! — сказала Лиля Ширина. — Нет, полностью… вот так… ну и какая же связь между литературой и хальзтухом ?
— Самая прямая, — сказал Паша и хотел продолжить, но в этот момент Вера приказала ему повернуться, и тема как-то забылась сама собою, перебитая более актуальными: наряжавшим Пашу женщинам надо было много чего уточнять при этих примерках, и они меняли ему пиджаки, брюки, то и дело требуя, чтобы он поднял руки, опустил руки, раздвинул локти в стороны…
После чего Пашу попросили сесть на специально поставленный в центре комнаты стул, чтобы понять, «как ведут себя брюки», хватает ли длины носков, не оголяются ли голени и т. д.
Всё это было непривычно, как-то неудобно, иногда даже щекотно, но ничего, он терпел, не такой уж он был кисейной барышней… При этом вспоминал он, скорее, ёлку, которую наряжали в детстве «в несколько рук», если праздновали Новый год в гостях, с другими детьми, — вот этой самой ёлкой он себя теперь, кажется, почувствовал, чтобы потом, уже во сне, — дикобразом или кем там он был — во сне, ну да…
«Ни пуха ни пера!» — говорили ему его благодетели, прощаясь, и Паша всех посылал к чёрту, включая и тех, кто желал ему «перелома ноги и боли в горле», предварительно объясняя, что это немецкий аналог «ни пуха ни пера», но на вопрос, куда в ответ немцы посылают, ответить толком никто из них не мог, вот Паша и посылал их туда же.
«Или даже „кость в горле“?» — пробовал он вспомнить, немного ослабляя узел, а потом снова затягивая и требовательно оглядывая себя в зеркале.
«Грюс гот. Их бин Пафел Шестопалофф», — сказал он, протягивая своему отражению руку, и вспомнил ещё одно пополнение своего словарного запаса: немцы, по словам Шириных, называют собеседование Vorstellungsgespräch — «представительской беседой».
