Главный инженер, уловив на себе, как ему показалось, взгляд Кейт, перешел на другую сторону дороги и встал всего в нескольких футах от красавицы, делая вид, что ожидает прибытия трамвая. Его голодные глаза при этом бродили по ее телу.
Даже оказавшись в помещении Шилдской почты, Кейт не знала точно, как будет вести разговор по телефону. Она протянула деньги через прилавок, подождала, пока ее соединят, а затем направилась к ближней из двух стоящих в углу телефонных кабинок. Она уже успела привыкнуть к этому чуду техники, поскольку в доме Толмаше был установлен телефон, а в необременительные обязанности горничной входило отвечать на звонки. А вот у Джексонов никому, кроме домоправительницы, не разрешалось прикасаться к аппарату.
Она услышала гудок на другом конце линии, затем искаженный помехами голос произнес:
– Алло! Кто говорит?
Голос принадлежал экономке, миссис Хэнлин.
– Алло! – вновь послышалось в трубке. – Это пансионат Джексонов.
«Измени голос, – сказала Кейт себе. – Говори так, как говорит мисс Толмаше».
– Алло!
– Да?
– А-а-а… Мистер Геррингтон дома?
– Мистер Геррингтон?
– Да. Он вернулся из-за границы?
– Да. Мистер Геррингтон вернулся три недели назад.
При этом известии Кейт почувствовала слабость и прислонилась плечом к стенке телефонной кабинки.
– С кем я разговариваю? – спросила экономка.
– Я… его знакомая. Он сейчас дома?
– Нет, не дома. Мистер Геррингтон отправился в свадебное путешествие. Он женился на прошлой неделе… Вы меня слушаете?
– Да.
– Он с женой поехал в Америку. Там мистер Геррингтон будет читать лекции… Что вы сказали? На ком он женился? На мисс Скотт-Джоунс, конечно. Они обручились еще в позапрошлом году, когда мистер Геррингтон отправился путешествовать по Африке… Если хотите, я могу передать его сестре… Алло! Алло!
Кейт повесила трубку и вышла из кабинки. Пожилая женщина в длиннополом черном пальто и шляпе без полей коснулась ее руки.
– Что с вами, милочка? Вам плохо?
– Нет. Спасибо. Все хорошо…
Кейт вышла на свежий воздух.
«Джон! Джон… Мисс Скотт-Джоунс! Ты никогда не упоминал… Никто ничего мне не говорил. Она такая уродина! О, Пресвятая Богородица, помоги мне! Он никогда не увидит Энни. Он никогда меня не любил, даже когда… Мне надо где-то присесть…»
Кейт вошла в кафе и села в углу спиной к залу. Она ощущала на себе пристальные взгляды посетителей, слышала их приглушенные замечания. Заказав чашку чая, Кейт принялась пить его маленькими глотками. Жизнь внезапно потеряла смысл. К ней вернулось чувство безнадежности, которое терзало до рождения Энни. Все ее старания, все то, ради чего она жила на протяжении минувшего года, пошло прахом… Только теперь она нашла в себе силы признаться самой себе, зачем хочет измениться, зачем так старается, зачем ищет похвалу и одобрение со стороны Бернарда Толмаше.
