Конечно, маневр маневром, обман обманом, но такого рода план мог показаться душманам слишком безумным, чтобы в него поверить. И возможно, они ничего не предприняли, чтобы воспрепятствовать его осуществлению.
В сущности, оставалось надеяться только на это: что они верно оценили заведомое безумие плана и раскусили обман.
А если нет, если все-таки поверили и предприняли, что тогда?
Что сделал бы сам Жувакин на их месте? — верно, поставил бы три-четыре противотанковые мины на одном из тех отрезков пути, которые колонна никак не сможет миновать. И когда она неминуемо встанет, пожег бы все железки НУРСами. Экипажи сами выскочат под пулеметы… Вон на той горке можно засесть… милое дело!.. или там… или вот здесь… уж чего в горах полно, так это отличных мест для засады. Просто замечательных мест!
Башенные пулеметы крутились на турелях, самонадеянно надеясь вы-целить врага прежде того мига, когда он сам себя обнаружит, Жувакина знобило от осознания бесполезности их усилий, и все же они упрямо шли дальше и дальше.
Но когда до афганского поста осталось не больше километра, дело встало вмертвую.
За крутым изгибом берега и длинной галечной косой (колонна пронеслась по ней как по асфальту) обнаружился овраг: глубокая промоина с крутыми краями, где наполовину занесенная дресвой, где поблескивающая вылизанными водой желваками материкового камня.
— Вот зараза, — сказал Жувакин, стоя на краю. — Что скажешь, Сомов?
— Надо выше брать — вон, где осыпуха, — прикрывая ладонью глаза, определился Сомов.
— Снесет тебя оттуда, — возразил Жувакин.
— Не снесет, — сказал Сомов.
Стоя в люке, Жувакин не замечал, что каждой своей мышцей помогает ревущей машине Сомова выбраться наверх, — но все-таки ее потащило боком, едва не перевернуло, и на тупых клыках гранита она «разулась», потеряв обе гусеницы.
Тросами выволокли наверх, двумя экипажами взялись за починку.
— Выше надо брать! — посоветовал Сомов Милосердову. — Еще выше!
— Нет, — твердо возразил Милосердов, командир другой БМП. — Опрокинется.
— Не опрокинется! — горячился Сомов. — Выше надо!
— Опрокинется.
— Давай, Милосердов, — решил Жувакин. — Попробуй.
Милосердов упрямо сжал и без того тонкие свои губы.
Секунда тянулась так долго, что Жувакин, глядя в лицо Милосердова, принявшее очень сухое и враждебное выражение, успел отдать новый приказ. Этот приказ был совершенно не нужен, потому что мгновенно превращал Милосердова во врага. И был необходим, потому что сам Милосердов не имел куражу поехать первым, чтобы показать дорогу.
