Сэм хочет сказать «как последняя скотина», но понимает, что это не совсем точное выражение, безуспешно пытается подобрать другое и в конце концов продолжает:
— Как не знаю кто, и дрочит, уставившись на… на… порнуху!
Очень полезная информация. Моей памяти, словно заржавленному винту, требуется пара поворотов отвертки, чтобы сдвинуться с места. Я начинаю вспоминать некоторые события вчерашнего вечера: крики (обоюдные), плач (ее), негодование (мое), встречные обвинения. Дело дрянь. Все очень плохо. Совсем хреново.
— Прости, — выдавливаю я, понимая, что эта фраза совершенно не соответствует степени моей вины. — Который час?
Если я надеюсь на сочувствие, то в меню оно не значится.
— На работу точно опоздаешь. Лучше останься дома, видок у тебя тот еще. Звонил твой дядя. — Она показывает на бумажку, которую положила на кофейный столик несколько минут назад. — Хочет, чтобы ты с ним связался. Что-то насчет недвижимого имущества. Он… как это… душеприказчик твоего отца.
Сэм вешает на плечо сумочку и уходит, хлопнув дверью.
Я тяжело вздыхаю. За соседней дверью начинает орать ребенок. На улице сигналит такси, потом замолкает и опять начинает гудеть.
Может показаться, что там павлины на лужайке и охотничьи угодья, хотя на самом деле все «недвижимое имущество» отца состоит из половины коттеджа на Гроуби-роуд в городке Лестер. Наверняка старому дому довелось повидать немало людей под своей крышей, но последние тридцать лет этими людьми в основном были члены семейства Сьюэлл. А последние десять лет отец жил там совсем один, если только назвать жизнью состояние, когда тебя что-то гложет.
Отец любил маму. Я буду помнить это, пока сам не сойду в могилу. Отец любил маму так сильно и искренне, что ее смерть буквально подкосила его. Он тщательно скрывал свои душевные муки, не хотел, чтобы они стали непосильной ношей для сына. Папа загнал страдание глубоко внутрь, и оно поселилось в его душе, как раковая опухоль, разъедая сердце.
Конечно, отца не назвали бы весельчаком и при маминой жизни. Мои родители являли собой одинокий аванпост моральных ценностей военного времени на меняющемся ландшафте Лестершира. Всегда придерживались традиций, неких стандартов. Завтракали вместе, всей семьей. И когда отец возвращался после рабочего дня — он ремонтировал центральное отопление в домах других людей, наверняка тоже доводя его до самых высоких стандартов, — ужинали вместе, всей семьей. Я говорил, что у нас чай или обед, потому, что мои друзья, приходя из школы, пили чай или обедали. Но меня постоянно поправляли: именно ужин. А на десерт мы ели не пудинг, а йогурты.
