За букварями, как средство к познанию окружающего мира в физическом и политическом отношении, следовали различные космографии. Сведения, собранные в этих сборниках, чрезвычайно рельефно рисуют наивность взглядов старых русских людей на все, что находится за рубежом русской земли. В «Народных картинках» содержится подробное описание лицевой космографии, где, между прочим, королевство французское характеризуется тем, что «прежде крещены были от св. апостола Павла, ныне же заблудились, — люди в нем воинские, храбрые, нанимаются биться по многим королевствам, зело неверны и в обетах своих не крепки, а пьют много»; про королевство агленское говорится, что они «немцы купеческие и богатые, — пьют же много», причем, со слов старого некоего мудреца, им приписываются совершенно немыслимые блудные обычаи гостеприимства, а в королевстве польском усматривается, что люди в нем «величавы, но всяким слабостям покорны, — вольность имеют великую, паче всех земель, кралей же имеют особно избранных и сих мало слушают, пьют же зело много»… В той же космографии и в различных картинках помещены известия о внеевропейских государствах, — краткие и весьма своеобразные, — например: «Мазическое царство девичье, а сходятся они с Ефиопами с году на год; мужской пол отдают Ефиопам в их землю, а женский пол оставляют». Далее, там же поминаются три острова; на одном из них живут «люди-великаны, главы у них песьи»; на другом — «людие, власы у них видом львовы, велицы и страшны зело, в удивление», а на третьем живут змеи, «лице у них девическое; до пупа человеки, а от пупа у них хобот змиев, крылати, а зовомы василиски». Затем упоминаются стеклянные горы, где живут «корбаты и змии», до которых доходил царь Александр Македонский и т. д.
Сведения о всеобщей истории, сообщаемые при старых картинках, были в этом же роде, но родная история глубоко интересовала приобретателя картинок, вникавшего сердцем в значение изображенных на них событий. «Знаменитое Мамаево побоище, — говорит Ровинский, — наряду с погромом 1812 года, глубоко врезалось в народную память, было описано множество раз, в разных редакциях и никогда не потеряет своего кровного интереса. Народ хорошо понимает, что это была не заурядная удельная резня, — из-за добычи или оскорбленного самолюбия, а битва народная, на смерть, — за родную землю, за русскую свободу, за жен и детей, за все, что было русскому человеку и свято, и дорого; вот почему слово о Мамаевом побоище имеет для него такой глубокий интерес и почему на это событие сделана и самая громадная из всех народных картинок (почти трехаршинного размера), в четырех разных видах, с большим, пространным текстом. Наши ученые обвиняют составителя слова о Мамаевом побоище в том, что он подражал в описаниях своих Слову о полку Игореве и притом не всегда удачно; отчасти это и правда: нет сомнения, что автору Мамаева сказания было хорошо известно Слово о полку Игореве и что это последнее в литературном отношении несравненно выше сказания о Мамаевом побоище, но для народа оно не представляет особого интереса ни по описанному в нем событию, ни по обилию поэтических хитросплетений, не всегда понятных для неграмотного люда. Мамаево побоище, напротив того, написано языком простым и понятным для народа; рассказ о событии в нем бесхитростный и полный интереса и верещагинской правды. Сколько раз случалось мне в былое время слышать чтение этого
