В этот злосчастный день на Туориле молотили рожь и все были в риге, однако Юсси после обеда велели остаться дома и привести себя в порядок. Он должен был принимать у гостей лошадей и присматривать за ними.
День был какой-то непонятный, ни солнечный, ни хмурый. Юсси ждал во дворе, после долгого перерыва вновь испытывая то ощущение неловкости и беспомощности, которое составляло отличительную особенность его пребывания на Туориле. Он не вполне ясно представлял себе, что, собственно говоря, он должен делать, и знал лишь, что эта легкая стесненность вызвана данным ему поручением. И снова, в который уже раз, ему пришло на ум, что хозяин — его дядя, брат его матери. Мысль эта все чаще являлась ему теперь, когда весь дом с утра до вечера жил в атмосфере той приподнятости, которая владела супругами Туорила. Ему казалось, что хозяин достиг успеха каким-то недозволенным путем, — он избегал смотреть Юсси в глаза, хоть Юсси и был сыном его сестры. Как-то раз, уже этим летом, Юсси настолько осмелел, что совсем по-взрослому завел разговор о том, как удачно хозяин продал лес. Тот взглянул на него в упор каким-то почти ласкающим взглядом, который подействовал хуже, чем затрещина. А теперь хозяин затеял этот самый банкет и заставил его переодеться прямо среди дня. Свежевыбритый, в сюртуке, прогуливается он по двору и, когда Юсси проходит мимо, напускает на себя такой вид, будто уже заранее намерен оборвать племянника, если тот вздумает завести разговор о предстоящем торжестве.
Первым, в белом воротничке и шелковой шляпе, прибыл церковный староста с супругой. На заднем сиденье их экипажа восседал господин Конантери, магистр не у дел; сегодня он был трезвее обычного. Рассчитывая выпить на дармовщинку, он почти силой втиснулся в коляску старосты. Следом за ними приехал пастор малого прихода, брюзгливый старик в котелке и донельзя заношенном платье; он был женат на собственной служанке и потому явился без супруги. Затем появился яхтфохт,[10] выучившийся шведскому мужик, которого боялась и ненавидела вся приходская беднота. Так собралась большая часть людей, которых хорошо помнит старшее поколение прихожан и чьи колоритные фигуры по сей день занимают немалое место в их разговорах.
Юсси присматривал за лошадьми, подбрасывал сена, поил их, разглядывал и сравнивал между собой экипажи, причем ему все время казалось, что он действует очень неумело и делает совсем не то, что от него ожидают. Лишь с наступлением сумерек, когда пиршественные клики стали нарастать, он почувствовал некоторое облегчение, особенно после того, как по двору начали бродить зеваки. Пришли знакомые ребята с Торпарского конца, с ними был и Куста, товарищ Юсси по воскресной школе, живший на дальнем лесном торпе Тойвола. Прыская в кулак, они наблюдали за тем, как всхлипывающего господина Конантери вывели под микитки из дому и прислонили к стенке погреба. Потом к нему вышел какой-то господин и начал пробирать его по-шведски. Конантери разревелся и ответил по-фински, что никто из господ и в подметки не годится Снелльману. Ребята слушали и удивлялись: они не знали в приходе ни одного господинапо фамилии Нельманни.
