В сенях раздаются шаги, через некоторое время в избу входит Пеньями — отец. Старый Пеньями и маленький Юсси смотрят друг на друга, и что-то темное, бессознательное встает на миг между ними. Скрытый, никем не видимый человек шевельнулся в Пеньями, будто откуда-то из засады он увидел крадущегося диковинного лесного зверя. Он хочет что-то сделать мальчику. Улыбаясь, глядит он на него, берет на руки, сажает на печь. Потом достает из кармана пареную брюкву и велит мальчику есть. Мальчик ест, хотя и не знает, вкусно это или противно. Он слышит знакомый запах водки и табака, непривычно близко, вровень со своим лицом видит бородатый лик Пеньями, его маленькие глазки. Страшноватое все-таки существо — отец… А тот все улыбается и суетится, достает из-за щеки табачную жвачку и лениво, как бы играючи, сует ее мальчику в рот. Мальчик не смеет противиться, оттолкнуть руку, и только рот его перекашивается в горьком плаче. Старый, пьяный Пеньями справил свое маленькое, омерзительное удовольствие. Ведь это сын Майи… У него появляется животное желание сделать что-нибудь злое и самой Майе. Он что-то никак не вспомнит, колотил ли он когда-нибудь по-настоящему эту самую Майю. Ведь до нее у него было две жены, и он уже забыл, чем донимал каждую из них…
Майя входит в избу в тот самый момент, когда Пеньями силой пытается всунуть свой прокуренный палец в рот Юсси. Она подбегает к ним, намереваясь ссадить мальчика на пол, и ворчит:
— Ну чего ты опять спьяну…
— Молчать, бабье! — ухает Пеньями старческим голосом, в котором звучит нарочито разжигаемая ярость, и отталкивает Майю.
— Пропойца ты эдакий, что через год-то хлебать будешь?.. Отпусти мальчишку!
— Да замолчишь ты наконец, проклятая баба! — кричит Пеньями и вне себя от ярости бросается на Майю.
Юсси спрыгнул на пол, так что в пятках хрустнуло, и опрометью выскочил во двор. Вечереет. В ворота входит Таветти, муж Ловисы. Под мышкой у него берестяной короб, рот по-близорукому поджат.
— Отец дома? — сипло спрашивает он.
Юсси не отвечает. «Негодный мальчишка», — думает про себя Таветти, и таким Юсси остается в его памяти. Таветти принес табак для Пеньями — у того табак побило заморозками.
Немного погодя Юсси осторожно прокрадывается в избу.
— Хорошая у тебя баба, — говорит Пеньями, зажав между коленями открытый короб с табаком. — Уж я-то знаю твою бабу лучше тебя. Скажешь — нет?
— Что верно, то верно, по этой части вы знаток, — сипит Таветти. — Вот только знает ли хозяин, что жевать-то зимою будем?
