Часовой все-таки был, он сам себя обнаружил, когда заорал что-то по-татарски. К моему удивлению часовой, довольно молодой парнишка сидел на самой верхушке ближайшего дерева. О чем-то поговорив со старшим, часовой продолжил бдение. Я с облегчением перевел дух, парнишка сидел на ветке спиной ко мне, и лишь изредка кидал взгляд назад. Похоже, он меня так и не заметил.
Тут старший встав и почесываясь, направился к спавшему немного в стороне человеку, он был закрыт от меня телом одного из татар и я не смог внимательно рассмотреть его. Поднявший его татарин, позволил немного рассмотреть пленника, то, что это пленник было видно по связанным рукам. Поставив пленника в колено-локтевую позу и задрав у него рубаху оголив ягодицы, татарин, развязав завязки своих штанов мощным толчком вошел в пленного.
Судя по ленивым взглядам, бросаемым на парочку, и молчавшего пленника, это уже проделывалось не раз. И только когда насильнику надоела эта поза и он мощным движением перевернул пленника на спину и, разрезав веревки стянутые на руках, снова навалился на девушку, я понял что это девушка по груди которые грубо тискал насильник. Девушка продолжала, молча сносить насилие, стиснув зубы, я отступил вглубь леса, когда на девушку залез следующий, время пока не пришло, нужно подождать захода солнца.
Жалеть я их не собирался, помнил рассказы учителя истории, что творили на нашей земле татары. Отойдя немного в сторону, при этом не спуская глаз с часового контролируя его боковым зрением, устроился ждать ночи, надеясь, что раньше они не сорвутся с места.
Пока было время, пытался обдумать, куда я попал. Судя по всему, куда-то в глубокое прошлое, но куда? После некоторых раздумий, решил оставить эту проблему на потом. Узнаю позже.
Перед самым закатом часовой слез с дерева и больше на него не залезал, подойдя к девице и тоже поимев её, он развалился спать рядом с товарищами. На пост заступил другой молодой татарин и, взяв короткую пику, стал неторопливо прохаживаться.
Бросаться на них с голыми руками я не стал, а тихо подползя к ближайшему, замирая от любого шума, аккуратно вынул нож, из лежащих рядом с татарином поясных ножен. Также осторожно достал и саблю. Хлопнув по щеке спящего, и как только он открыл глаза, всадил ему нож прямо в сердце, так же тихо я прошелся по остальным.
Часовой в это время отошедший к лошадям, шелестя травой, возвращался, я ждал его на середине пути, и неожиданно вскочив из высокой травы, нанизал на саблю, по самую рукоятку. Также тихо, как и остальные, часовой умер. Посмотрев в сторону стреноженных лошадей, которые только сейчас почуяли кровь и чужого, насторожившись и прислушиваясь ушами, направился обратно к лагерю, думая, что хорошо, что догадался подобраться с подветренной стороны и кони меня не почуяли.
