Саблин нервно зевнул, повел плечами.
— А вы недооцениваете.
— Ницше — идол колеблющихся.
— Чушь. Ницше — великий живитель человечества.
— Торговец сомнительными истинами…
— Дмитрий Андреевич! — нетерпеливо дернул головой Саблин. — Я уважаю и ценю вас как русского интеллигента, но вашим философским мнением я не дорожу, увольте!
— Ну и Бог с вами… — Мамут тяжело двинулся к выходу.
— На Арину пригласите! — напомнила Румянцева.
— Да уж… — буркнул он и скрылся за дверью.
Часы пробили полночь.
— Ай-яй-яй… — потянулся Румянцев. — Мамочка, эва!
— Где мы спим? — Румянцева сзади обняла Саблина.
— Как обычно. — Он поцеловал ее руку.
— Еще десерт. — Саблина потерла виски. — От этих воплей голова раскалывается…
Румянцева прижалась сзади к Саблину.
— А нам десерт не нужен.
— Там… торт прелестный… — пробормотал Саблин, закуривая.
Упругий, обтянутый орехового тона шелком зад заколебался, по гибкому телу Румянцевой пошли волны.
— Ах… Сашенька… вы не представляете, как сладко с вашим мужем… как обворожительно хорошо…
Саблина подошла и вылила недопитое шампанское Румянцевой за ворот.
— Ай! — взвизгнула та, не отрываясь от спины Саблина и не прекращая волновых движений.
— Все-таки Мамут — медведь, — убежденно проговорил Саблин.
— А дочь мила, — зевнул Румянцев.
— Да… — напряженно смотрел в одну точку Саблин. — Очень…
Саблина поставила пустой бокал на край стола и медленно вышла. Миновав полутемный коридор, она услышала голоса с парадного крыльца: Лев Ильич и Мамут укладывали Арину в бричку. Саблина остановилась, послушала, повернулась и пошла через кухню. Савелий спал за столом, положив голову на руки. Готовый торт с незажженными свечами стоял рядом. Она прошла мимо, открыла дверь и по черной лестнице сошла на двор.
Нетемная теплая ночь, тонкая прорезь месяца, звездная пыль, рыхлые массивы лип.
Саблина двинулась по аллее, но остановилась, вдохнула теплый влажный воздух.
Донесся звук отъезжающей брички.
Саблина сошла с аллеи, двинулась вдоль забора, приоткрыла калитку и проскользнула в Старый сад. Яблони и сливы окружили ее стройную, словно выточенную из благородной кости фигуру. Она двигалась, шурша платьем о траву, трогая рукой влажные ветки.
Остановилась. Выдохнула со стоном. Покачала головой, устало рассмеялась.
Наклонилась, подняла платье, спустила панталоны и присела на корточках.
Раздался прерывистый звук выпускаемых газов.
— Господи, какая я обжора… — простонала она.
Неслышное падение теплого кала, нарастающий слабый запах, сочный звук.
