— Александра больше нет! — Я отрезала путь к отступлению. — Нам придется обходиться без него. Ты ведь уже большой мальчик и справишься с этим сам.
— Не справлюсь!
«Попробуем поискать какой-то обходной путь, чтобы одолеть его упрямство», — подумала я.
— Когда он вернется, ты покажешь ему, как хорошо учился без него…
Эдвард наморщил лоб, пытаясь выразить свою мысль.
— Эдвард, надо писать, — сказал он наконец, и я облегченно вздохнула.
Как и Эдвард, я, конечно, не могла забыть Александра О'Коннелла. Разум говорил мне, что он гнусный соблазнитель и негодяй, а сердце говорило, что я по-прежнему люблю его и вряд ли смогу забыть, что я ввела в искушение молодого человека, который, естественно, не смог справиться с собой, и что, наконец, если бы я пробиралась в свою комнату осторожно, как кошка, то и дедова плеть не прошлась бы по моей спине, — короче, я ясно видела собственную вину и свою величайшую глупость.
Следя за тем, как Эдвард выводит пером на листе бумаги каракули, я вспомнила горящую свечу, бегущие по листку бумаги строчки и среди них два слова «моя милая». Меня мало волновало то место, где говорилось о богатстве деда, но я была бы очень рада узнать, кто эта женщина.
Потом я вспомнила, как я гордилась тем, что родилась с королевой в один и тот же день, и мне стало невыносимо грустно от того, что я придавала такое огромное значение совершенно случайному факту. Впрочем, не будь у меня этой иллюзии, мне вряд ли удалось бы вынести скуку жизни в замке Кардуфф. Теперь я должна была жить без иллюзий и ждать, когда деду заблагорассудится найти мне мужа.
— Не могу больше! — завопил вдруг Эдвард и, размахнувшись, бросил перо в стену перед собой. Он опустил низко голову, и я заметила, что из правого уголка рта у него течет слюна. Я погладила его по голове.
— Отдохни, Эдвард. Сейчас Питерс принесет тебе чашку горячего шоколада, а потом ты поиграешь в солдатики, хорошо?
У него вдруг затряслись руки, и я поняла, что надо бежать за Питерсом. Когда мы вернулись, он уже катался по полу и кричал. После отъезда Александра О'Коннелла припадки повторялись все чаще и становились все более продолжительными, но сэр Генри наотрез отказывался пригласить доктора Бэнкхёрста.
Мы с трудом уложили его в постель, и я, дрожа всем телом, опять вернулась в классную комнату. Подойдя к окну, я вдруг почувствовала, как хрустнуло перо под моей ногой.
Я стояла у окна и думала: дед, возможно, радуется тому, что такая грешница, как я, должна ухаживать за слабоумным молодым человеком и выполнять все его желания. Может быть, в его намерения входит свести и меня с ума. Нет, только не это! Надо будет серьезно поговорить с сэром Генри — ведь он стал ко мне очень хорошо относиться — и попросить его, чтобы Эдвард находился под постоянным наблюдением врачей. Как жаль, что я не могу это сделать уже сегодня: сэр Генри уехал по своим делам в Лондон.
