— И не надейся! Слишком я счастлив был,
Не одного себя на земле любил,
Горло в схватке умел подставить врагу
И до могилы главное сберегу.
Нет тебе проку в том, что я нищ и мал.
Вызова ты от веку не принимал,
Но не тобою, знай, растворен в крови
Пыл тебе недоступной земной любви.
2 октября 2002
* * *
Вдовицу хоронят в белом. Она была
Чиста, как ангел небесный. Белым-бела.
Служила избраннику верно, самозабвенно,
И жизнь сложилась, в общем, обыкновенно.
От был инженер, отменный специалист
И шахматист-любитель, и футболист.
От прежней любви у него уже были внуки,
Когда с новой суженой соединил он руки.
Не первой молодости была и она.
До свадьбы грешила, а мужу была верна.
Как два голубка, они прожили век свой милый
И вот уж теперь навсегда сведены могилой.
А может, было иначе. Поди проверь!
Вполне ведь не приручается лютый зверь,
Чудовищный зов, ломающий стыд и волю,
И нету ключа к человеческому подполью.
28 ноября 2002
* * *
Марк Аврелий соврал... полуправду сказал: и другую
Жизнь испортить навеки возможно, не только свою.
Много ль проку, что долгие годы стыжусь и тоскую,
И в других ненароком свой тягостный пыл узнаю?
Отвратительна молодость: изыски всё да помарки.
Я не знал, ты не знала, а жизнь совершалась всерьез.
Вот и ставит нам совесть примочки свои да припарки,
Утешает, лелеет. А поезд летит под откос.
2001
* * *
Холодно, милая. Выдался месяц холодный.
Нужно прощаться навеки с мечтою бесплодной.
Сколько в ней было веселья, тепла, красоты…
Жаль, обманула. Другой не бывает мечты.
Пасмурно. Голые ветви да ветер колючий.
Царствует целую жизнь отменяющий случай.
Отсвет таинственный в небе возник и погас.
Птица вспорхнула. Поверишь ли? Не было нас.
2002
У Александра был погонщик мулов
* * *
У Александра был погонщик мулов
Из прикавказских глиняных аулов.
Был в Индии последний мул забит,
А бедный малый умер и забыт
Под всхлипы исторический качелей.
Не воскресит его и Марк Аврелий,
Пытающийся страх заговорить
И душу с неизбежным примирить...
Свалила хворь. Солдаты не болеют,
А в слугах всякая зараза тлеет.
Кто не заносится, тем бог воздаст.
В душе раба дремал Екклесиаст.
В обычаях скорее груб, чем нежен,
А духом — олимпийски безмятежен,
Он твердо знал: всему один конец,
И царский не манил его венец.
Вот он лежит в пыли, еще в сознаньи,
И видит при последнем издыханьи
Не жаркий полдень, не следы копыт,
А мир как целое, где жизнь кипит.
Прозревший разум занят не печалью,
А жуткой галактической спиралью,
Котлом времен, в котором все равны,
