У него оставалось больше месяца жизни.
Быть может, три или четыре.
Таким образом, этот месяц являлся ценой, которую он охотно заплатит Файоли.
Цития мучила и истощала его тело, каждая капля блаженства несла в себе утомление нервных клеток. Цития превращала его в пламя, в айсберг, в маленького мальчика, в глубокого старика. Он подчинялся ей, ибо конец месяца был близок. Почему бы и нет? Она заполнила все его помыслы — с определенной целью, но что еще удерживало его по эту грань бытия? Цития, существо со звезд, подарила ему все, что только может пожелать мужчина. Она крестила его со страстью и со спокойствием причастила.
В самом деле, забвение, которое должно прийти за ее последним поцелуем, было бы наилучшим из возможных исходов.
Он с жадностью привлекал ее к себе. Она отвечала ласками, не понимая его горячности.
Он был признателен ей: это было для него преддверием смерти.
Болезнь объединяет все живое, и Джон Ауден знал, что она, болезнь, вне понимания живых. Цития — создание, знающее только жизнь, — о ней не догадывалась.
Он никогда не пытался объяснить ей, но с каждым днем вкус ее поцелуев становился солонее, а сами поцелуи — крепче, словно она чувствовала то, чего он ожидал.
А его последний день приближался.
Джон Ауден владел ею; время осыпалось вокруг листками календаря.
Он находился в забытьи, как и любой мужчина, познавший энергию Файоли. Они были последними из женщин. В их слабости была их сила.
Он хотел слиться с нежными изгибами тела Цитии, утонуть в ее глазах и никогда не всплывать.
Он проиграл и сознавал это, ибо слабел с каждым днем. Теперь он с трудом выводил свое имя в расписке, которую предъявлял робот, лязгающий при каждом шаге и сокрушающий грудные клетки и черепа. Джон Ауден завидовал бездушному созданию. Бесполому, бесстрастному, целиком посвятившему себя выполнению долга.
Перед тем как отпустить робота, он спросил:
— Как бы ты поступил, если бы нашел нечто, выполняющее любое твое желание?
— Я… постарался бы… удержать это, — ответил робот. Он повернулся и загрохотал прочь через Великое Кладбище. Его куполообразное тело матово отсвечивало в красном свете.
— Да, — сказал Джон Ауден. — Только это нечто никогда не появится.
Цития по-прежнему не понимала его. Тридцать первым днем они вернулись туда, где жили целый месяц. Он ощущал присутствие смерти, близко, совсем близко подошедшей к нему.
Цития была прекраснее, чем когда-либо, но он боялся этой последней встречи.
