Когда-то давно в Индии я видел, как девадэзи, уличные танцовщицы, плетут свои цветные паутины, затягивая в них мужчин, словно насекомых. Но Бракса была гораздо большим; она была рамадьяни, священной танцовщицей последователей Рамы, воплощения Вишну, подарившего людям танец.
Щелканье стало ровным, монотонным; стон струн напоминал палящие лучи солнца, тепло которых украдено ветром. Мне слышались звуки ситара. Я смотрел, как оживает эта статуя, и чувствовал божественное вдохновение.
Я снова был Рембо с его гашишем, Бодлером с его опиумом, По, Де Квинси, Уайльдом, Маларме и Алистером Кроули. На какое-то мгновение я стал моим отцом на темной кафедре проповедника, а гимны и хрипы органа превратились в яркий ветер.
Она стала вертящимся флюгером, крылатым распятием, парящим в воздухе, веревкой для сушки белья, на которой билось на ветру что-то яркое. Ее плечо обнажилось, правая грудь двигалась вверх-вниз, точно луна на небе, алый сосок то появлялся, то снова исчезал под складкой одежды. Музыка стала чем-то внешним, формальным, как спор Иова с Богом. Ее танец был ответом Бога.
Музыка замедлилась и смолкла. Ее одежда, словно живая, собралась в первоначальные строгие складки.
Бракса опускалась все ниже и ниже, к самому полу, голова упала на поднятые колени. Она застыла.
Наступила тишина.
Почувствовав боль в плечах, я понял, в каком находился напряжении. Что следовало делать теперь? Аплодировать?
Я исподтишка взглянул на М’Квийе. Она подняла правую руку.
Как будто почувствовав это, девушка вздрогнула всем телом и встала. Музыканты и М’Квийе тоже встали.
Поднявшись, я обнаружил, что отсидел левую ногу, и сказал, как ни кретински это прозвучало:
— Это было прекрасно.
В ответ я получил три различных синонима слова «спасибо» на Священном Языке.
Мелькание красок, и я снова наедине с М’Квийе.
— Это одна сто семнадцатая одного из двух тысяч двухсот двадцати четырех танцев Локара.
Я посмотрел на нее.
— Прав был Локар или нет, он нашел достойный ответ неорганике.
Она улыбнулась.
— Танцы вашей планеты такие же?
— Некоторые немного похожи. Я о них как раз вспомнил, когда смотрел на Браксу, но я никогда не видел ничего подобного.
— Она хорошая танцовщица, — сказала М’Квийе. — Она знает все танцы.
Опять это выражение лица, которое однажды показалось мне странным.
— Я должна заняться делами.
Она подошла к столу и закрыла книги.
— М’нарра.
— До свидания.
Я натянул сапоги.
— До свидания, Гэлинджер.
Я вышел за дверь, уселся в джипстер, и машина с ревом помчалась сквозь вечер в ночь. И крылья разбуженной пустыни медленно колыхались у меня за спиной.
