— Ну… так я, может, увижу, если свет от них отразится, — неуверенно предположил я.
— Ну что ж, уже темнеет, — заметил он. — Нет смысла продолжать сегодня поиски. Набрось на джипстер чехол, — приказал он механику.
Он потрепал меня по плечу.
— Иди прими душ и перекуси. Судя по твоему лицу, и то, и другое тебе не повредит.
Тусклые глаза, редеющие волосы и ирландский нос, голос — на децибел громче, чем у кого бы то ни было…
Единственное, что дает ему право руководить!
Я стоял и ненавидел его. Клавдий! О, если бы это был пятый акт!
Но внезапно мысль о душе и пище проникла в мое сознание. Действительно, и то, и другое мне не повредит. А если я буду настаивать на немедленном продолжении поисков, это только усилит подозрения.
Я стряхнул песок с рукава.
— Да, вы правы, идея действительно неплохая.
— Пошли, поедим у меня в каюте.
Душ был благословением, чистая одежда — божьей милостью, а еда пахла, как в раю.
— Отлично пахнет, — сказал я.
Мы молча кромсали свои бифштексы Когда дело дошло до десерта и кофе, он предложил:
— Почему бы тебе вечерок не отдохнуть? Оставайся здесь, отоспишься.
Я покачал головой.
— Слишком занят. Мало времени осталось.
— Пару дней назад ты говорил, что почти закончил.
— Почти, но не совсем.
— Ты еще говорил, что сегодня в храме служба.
— Верно. Я буду работать у себя в комнате.
Он пожал плечами и, помолчав, сказал:
— Гэлинджер!
Я поднял голову; моя фамилия всегда означает неприятности.
— Это, конечно, не мое дело, — сказал он, — но тем не менее, Бетти говорит, что у тебя там девушка.
В конце предложения не было вопросительного знака. Это было утверждение, оно повисло в воздухе в ожидании ответа.
Ну и сука ты, Бетти! Корова и сука. К тому же еще и ревнивая. Какого черта ты суешь свой нос в чужие дела! Лучше бы закрыла на все глаза. И рот.
— А что? — спросил я.
— А то, — ответил он, — что мой долг как начальника экспедиции — проследить, чтобы отношения с туземцами были дружелюбными и дипломатичными.
— Вы говорите о них так, будто они дикари. Да ничего подобного!
Я поднялся.
— Когда мои заметки опубликуют, на Земле узнают правду. Я расскажу им то, о чем доктор Мур и не догадывался. Когда я поведаю о трагедии обреченной расы, которая смиренно и безразлично ждет смерти, суровые ученые зальются слезами. Я напишу об этом, и мне опять будут присуждать премии, только мне будет все равно. Господи! — воскликнул я. — Когда наши предки дубинками забивали саблезубых тигров и пытались покорить огонь, у них уже была своя культура!
