Только у миссионера должно быть то, во что обращать людей. У меня есть своя собственная система эстетических взглядов. И в чем-то она, наверное, себя проявляет. Но если бы у меня и было что проповедовать, даже в моих стихах, у меня вряд ли возникло бы желание проповедовать это такому ничтожеству, как ты. Ты считаешь меня хамом, а я еще и сноб, и тебе нет места в моем раю — это частные владения, куда приходят Свифт, Шоу и Петроний Арбитр.
Я устроился поудобнее за письменным столом. Хотелось что-нибудь написать. Экклезиаст может вечерок и отдохнуть. Мне хотелось написать стихотворение об одной стосемнадцатой танца Локара; о розе, тянущейся к свету, очерченной ветром, больной, как у Блейка, умирающей розе.
Закончив, я остался доволен. Возможно, это был и не шедевр — по крайней мере, не гениальнее, чем обычно: Священный Марсианский — у меня не самое сильное место. Я помучился и перевел его на английский, с неполными рифмами. Может быть, вставлю его в свою следующую книгу. Я назвал его «Бракса».
В краю, где ветер ледяной,
под вечер Времени в груди
у Жизни молоко морозит,
В аллеях сна над головой,
как кот с собакой, те две луны
тревожат вечно мой полет…
Цветок последний с огненной главой. Я отложил стихотворение в сторону и отыскал фенобарбитал. Я как-то вдруг устал.
Когда на следующий день я показал М’Квийе свое стихотворение, она прочитала его несколько раз подряд, очень медленно.
— Прелестно, — сказала она. — Но вы употребили три слова из вашего языка. «Кот» и «собака», насколько я понимаю, мелкие животные, традиционно ненавидящие друг друга. Но что такое «цветок»?
Я сказал:
— Мне никогда не попадался ваш эквивалент слова «цветок», но вообще-то я думал о земном цветке, о розе.
— Что он собой представляет?
— Ну… лепестки у нее обычно ярко-красные. Это я и имел в виду под «огненной главой». Еще я хотел, чтобы это подразумевало жар, и рыжие волосы, и пламя жизни. А у самой розы — стебель с зелеными листьями и шипами, и характерный приятный запах.
— Я хотела бы ее увидеть.
— Думаю, что это можно устроить. Я узнаю.
— Сделайте это, пожалуйста. Вы… — она употребила слово, эквивалентное нашему «пророку» или религиозному поэту, как Исайя или Локар, — ваше стихотворение прекрасно. Я расскажу о нем Браксе.
Я отклонил почетное звание, но почувствовал себя польщенным. Вот он, решил я, тот стратегический момент, когда нужно спросить, могу ли я принести в храм копировальный аппарат и фотокамеру. Мне хотелось бы иметь копии всех текстов, объяснил я, а переписывание займет много времени.
