Махмуд отложил в сторону разобранный замок, обтер черные пальцы ветошью.
— Одно меня удивляет, поэт! Ведь есть в стране правители и повыше, чем бек или хан? Неужто до их слуха не доходит стон народа?
— Вода может мутиться и у самого родника, — усмехнулся Махтумкули.
— Возможно, так оно и есть, — кивнул старый мастер. — Иначе кто-нибудь одернул бы таких, как Шатырбек. Ну, скажи, пожалуйста, что ему еще нужно! Пользуйся тем, что бог тебе дал, и живи себе спокойно, другим жить не мешай. Так нет же! То ему зарубить кого-то надо, то ограбить… Дня без этого не может прожить.
— Привыкшая к воровству рука не остановится, уста. И Шатырбек, и наш Адна-сердар — все они одним чертом мечены. Целый мир в глотку им запихай — они все равно рот разевать будут. Только одно и спасение, что кляпом его заткнуть.
Продолжая разговаривать, два мастера не забывали и о работе. К полуденному намазу Махтумкули закончил последний виток орнамента, оглядел вазу со всех сторон и протянул ее Махмуду.
— Ну-ка, уста, посмотри опытным глазом!
Махмуд взял вазу, подошел к открытой двери — поближе к свету, — одобрительно поцокал:
— Пях, пях, замечательная штука получилась!.. Узор туркменский, что ли?
— Да. Такими узорами наши женщины ковры ткут.
— Видал я туркменские ковры у Шатырбека… А ваза добрая, богатая ваза! Руки у вас, поэт, золотые.
— Баба-джан![66] — подбежал семилетний мальчонка. — Чай сюда принести или дома пить будешь?
Он стрельнул шустрыми глазенками в Махтумкули и спрятался за спину деда.
— Дома, внучок, дома! — сказал Махмуд. — Скажи маме, пусть и перекусить что-нибудь приготовит. Мы сейчас придем.
Мальчик убежал, а Махмуд пояснил, глядя ему вслед с теплой улыбкой:
— Единственная отрада и надежда у меня на этом свете — внучата.
— Благодарите бога, что хоть они у вас есть, — вздохнул Махтумкули, — А у меня — ни детей, ни внуков, ни братьев. Один — как сухой куст селина на верхушке бархана…
— Пойдемте! — сказал Махмуд, не давая поэту растравить себя воспоминаниями.
Он и раньше не раз приглашал Махтумкули к себе, но всегда что-нибудь мешало им посидеть рядом за дастарханом. И поэт, не желая обидеть кузнеца, покорно пошел за ним, хотя с большим удовольствием побыл бы сейчас в одиночестве.
В крепости текла будничая жизнь. Из обоих ворот тянулись вереницы людей: кто на коне, кто на ослике, большинство просто пешком. Часто попадались группы людей, присевших на корточки прямо у дороги по обеим сторонам улицы. Махтумкули обратил внимание, что дома по одну сторону дороги были добротными и чистыми, по другую сторону — приземистыми и довольно ветхими.
