— Нет, Нурулла, — ответил поэт, — счастливого возвращения тебе! А я лучше в кузнице поработаю немного.
Когда Фарук ушел, Анна сказал:
— Махтумкули-ага! В каждой стране есть достойные люди. Вот Фарук-хан… Он кизылбаш и знатный человек, а сердце его всегда открыто для людей. Жена Шатырбека тоже очень добрая и душевная женщина. А вот сам он хуже зверя. Человек для него — ничто. О нас уже и говорить не приходится, но и его собственный народ плачем плачет.
— Ты прав, сынок, — согласился Махтумкули, — и сокол — птица, и фазан — птица. Кизылбаши такие же смертные, как и мы, и жизнь их ничуть не лучше нашей. Куда ни глянешь — нищета да лохмотья, да радость при виде сухой корки хлеба. И у них и у нас есть люди, проповедующие добро и делающие всякие пакости. Они-то и рушат мир. Если бы во главе страны стояли люди, заботящиеся о народе, мир не был бы охвачен огнем вражды и горя, сынок. Но никто не хочет подумать о своем ближнем, — вздохнул поэт. — И помни: неважно, кто ты — туркмен, кизылбаш или кто другой — главное будь человеком. Так-то, сынок.
После чаепития все отправились по своим делам, а Махтумкули пошел в кузницу. Вот уже несколько дней он работал здесь, готовя подарок на память Нурулле-Фаруку. Раздобыл старую серебряную вазу для цветов, до зеркального блеска вычистил ее куском старой кошмы и теперь кропотливо трудился, нанося по серебру сложный узор туркменского орнамента.
Махтумкули не успел еще приступить к делу, как вошел кузнец Махмуд-уста. Он был примерно одних лет с поэтом, так же, как и тот, больше всего на свете ценил мастерство рук и чистоту помыслов человека. Всю свою жизнь он провел у пылающего горна, придавая кускам железа и стали приятную для глаза форму, создавая необходимые людям вещи. Хотя глаза его потеряли прежнюю остроту, сила в руках сохранилась, и мастерство — тоже. Им нельзя было иссякать — трудом Махмуда-уста кормились пятеро ртов. Когда-то был у него сын — надежда и опора старости. Три года назад, по дороге в Мешхед, он попал в руки туркмен, и неизвестно, где он теперь и жив ли вообще.
Махмуд-уста поздоровался с Махтумкули, подошел к своему рабочему месту, долго, кашляя, осматривал инструмент и заготовки. Взял в руки большой замок, повертел его, повернулся к Махтумкули.
— Вот видите, иноземный замок, дорогой. Румы делали. Из Исфагани специально привезли для больших крепостных ворот. Паршивцы ключ потеряли. А что я, бог, чтобы румские ключи делать?
