Вмешательство Джумы не понравилось Илли-хану. Он выпучил свои серые невыразительные глаза и грозно уставился на Джуму. Но тот, не обращая на него внимания, подвернул рукава халата, настроил дутар и негромко запел, сочувственно глядя на Тархана:
Вот время! Взора ты не привлечешь,
Коль у тебя мешка с деньгой не будет.
Цена словам, хоть самым веским, — грош,
Коль говорун в чести прямой не будет.
Хмурое лицо Тархана просветлело, глаза одобрительно сверкнули.
А Джума продолжал:
Коль беден ты, не слышат слов твоих
И жить тебе без близких и родных.
Пусть бедность сохнет на путях земных
И людям в ней нужды живой не будет,
— Спасибо тебе, Джума-джан, спасибо! — с чувством воскликнул Тархан. — Ты правде не в бровь, а в глаз попал: пусть сгинет бедность! Разве не она укорачивает язык многим людям?
Взоры всех сидящих обратились на Илли-хана. Только что торжествовавший победу, он был зол, догадываясь, куда клонится разговор. Но что он мог сделать? Встать и уйти — засмеются вслед. Выхватить у Джумы дутар — дадут по рукам. Оставалось только молча проглотить обиду и сидеть нахохлившись.
Джума, взяв на тон выше, снова запел:
Богатые от юных лет в почете,
Бедняк же с детства мается в заботе.
Насильник, не споткнись на повороте,
Себе под ноги камня не бросай!
Тархан вскочил с места, подошел к Джуме, взялся за гриф дутара.
— Тысячу лет живи, Джума-джан, тысячу лет! — сказал он с волнением, благодарно глядя на друга.
Джума чуть улыбнулся:
— Благодари, друг, Махтумкули-ага. Это его слова. А мое дело — только глотку драть.
— Оба живите тысячу лет! Оба! — повторил Тархан и, повернувшись к насупленному Илли-хану, с чувством повторил последние строки:
Насильник, не споткнись на повороте,
Себе под ноги камня не бросай!
Джигиты засмеялись. Илли-хан, не выдержав такого явного выпада, взорвался:
— 3-з-зам-м-молчи, т-т-ты!..
От ярости он заикался сильнее обычного,
— Почему это я должен замолчать? — притворно удивился Тархан.
— 3-з-знай себе р-р-ровню! А не то…
— Что «не то»?
— Г-г-глаза со стороны затылка в-в-выдерну, в-вот что!
— Неужели сумеешь?
— М-м-молчи, глупец из г-г-глупцов!
В другое время Тархан, вероятно, не стал бы связываться с Илли-ханом. Все в ауле знали вздорный характер толстяка да и не каждому под силу спорить с ним. Ведь он сын самого Адна-сердара. А кто из гокленов не знает Ад-на-сердара и кто может тягаться с ним! Уж во всяком случае не Тархан — пришелец без рода и семьи, бродящий по чужим краям. Он родился в Ахале. Однажды, во время крупной ссоры из-за воды убил мираба и теперь вынужден был скрываться в Гургене, у гокленов. Вот уже пять лет он служил нукером у Адна-сердара. Бедность да вдобавок положение беглого… Участь джигита была горькой. И все же Тархан не считал себя последним человеком, старался не ронять своей чести. Сейчас на него были устремлены десятки ожидающих глаз да и слова песни, спетые Джумой, пробудили в нем сознание собственного достоинства. «Будь что будет!» — подумал он и сказал:
