— Говорил и сейчас говорю!
— А знаешь, что потом будет?
— Пусть будет, что будет! Нельзя жить, шарахаясь от собственной тени!
— Нет, это не тень, уважаемый Шатырбек! Это совсем не тень… Его и стар и млад почитают, как всевышнего. Вчера, после того, как ты ушел, хаким беседовал с сердаром Аннатуваком, и тот сказал, что все аксакалы требуют немедленного освобождения Махтумкули. Сказали, что если его не освободят, трудно будет вообще разговаривать с народом. Хаким начал было грозить, что сами аксакалы могут оказаться в таком же положении, как и Махтумкули. Но вы же знаете туркмена— он скорее сдохнет, чем скажет: «Ладно!» Будь в мире все спокойно, проще простого накинуть им на шею веревку и погнать в Тегеран. Да только и без этого шума кругом достаточно. В Мазандеран прибыл гонец от шах-ин-шаха: говорит, огромное войско напало на Азербайджан. И на юге, слышал, положение не лучше.
Шатырбек по-бычьи повел толстой шеей.
— Где нынче положение хорошее? В Хорасане? Там тоже афганцы огонь мечут! Если и дальше так продолжаться будет, не знаю, чему мы станем свидетелями… Надир-шаха— вот кого нужно нам сегодня! Сразу все, как кроты, забились бы в свои норы!
Вошел, поздоровавшись, молодой парень в одежде сарбаза.
— Вас спрашивают его превосходительство хаким!
Неторопливо наливая чай, Абдулмеджит-хан приказал сарбазу:
— Скажи, пусть седлают коней.
Джигит склонил голову и вышел. А Абдулмеджит-хан, опорожнив пиалу, встал и начал одеваться.
Шатырбек озабоченно сказал:
— Больно рань… Видно, какое-то серьезное дело…
Абдулмеджит-хан, пристегивая саблю, пожал плечами.
— Сейчас, кроме туркмен, важнее нет заботы. Опять, наверно, что-нибудь выкинули.
Шатырбек тоже поднялся. Ему хотелось поехать вместе с Абдулмеджит-ханом, и он ждал, что тот пригласит его с собой. У него было что и рассказать о туркменах и посоветовать. Многое он уже высказал хакиму на предыдущих встречах, однако осталось кое-что и в запасе. Но Абдулмеджит-хан сказал:
— Ты пока не уходи никуда. Если будет нужно, пришлю за тобой нукера.
И вот Абдулмеджит-хан, окруженный четырьмя нукерами, едет по самой оживленной улице. Голова его высоко поднята, он чувствует» что на него обращают внимание. То и дело доносится его имя: «Абдулмеджит-хан едет!» В этом нет ничего странного — кто из жителей города не знает хана! Одни останавливаются, почтительно провожая его взглядом, другие с любопытством смотрят в окошко на его торжественное шествие, третьи низко кланяются, выражая свою покорность» Все глаза прикованы к нему, но его взгляд ни на ком не задерживается…
