— Конечно. Надо нам держаться ближе, дядя Лазарь. Вы правы. Мотя сегодня в первую смену?
— В первую. В три шабашит. Пойдешь?
— Пойду.
— Попробуй. Но не советую. В таких делах надо бросать на полдороге. Не прояснять. Хуже будет. Я, откровенно говоря, с Хасей давно бросил вносить ясность. И живу себе. А то бы непонятно что повылезало.
Лазарь махнул рукой.
«Арсенал» — не инвалидная артель Лазаря, дальше проходной не проникнешь. Я побежала домой приготовить еду для Мишеньки и Мирослава. А ровно в три стояла на месте.
Мотя появился своевременно. Даже не выразил удивление нашей встречей. Оглядел меня с ног до головы и одобрительно кивнул. Все-таки мужчина, хоть и родственник.
— Мотя, к тебе приходил Фима. Я знаю. Что он тебе сказал?
— Ничего особенного. Что пьяный может сказать? Вообще он дурной какой-то. Явился с пустой коробкой с-под торта, белая, с каштаном на верхе. Не перевязанная, ничего. Он под рукой держал. Она все время падала, грязная, аж гидко. Сам грязный, перемазанный. Наверное, в торте. Руки липкие. Меня по голове гладил, я потом вычесывал крошки. С рукавов у него сыпались, как в цирке. И все.
— Мотя, скажи мне. Он говорил, что едет в Остер?
— Говорил, едет, а про Остер не говорил. Просто, что едет. Посидел пять минут. Попросил еды положить в свою коробку. Я положил. Котлеты, хлеб. Он попросил еще что-нибудь сладкое. У нас только варенье. Я дал пол-литровую банку. Вишневое. С косточками. Мама всегда варит, ты ж знаешь. Он в карман запхал. В пиджак. Еле поместилась. А коробку я бинтом перевязал. Веревки не нашел. Фима переделал по-своему. Высокая часть получилась как кастрюля, а та, где раньше был торт, получилась как крышка. Наоборот, значит. Он обрадовался, что хорошо и вместительно. В основном молчал. Только «еду» и «еду». Пьяный, что с него.
Мотя рассказывал быстро. Видно было, что ему неприятно.
Я почему-то спросила:
— Сильно водкой пахло?
— Не пахло. Совсем не пахло. Тортом аж несло. Сладкий такой запах. Наверное, водку и перебил. Но шо ж я, пьяного от трезвого не отличу? И походка в разные стороны, и глупости на языке. Точно — пьяный.
— Мотечка, а чемоданчик при нем был? Коричневый, фибровый, маленький?
— Нет. Пришел с голыми руками. Если не считать коробку. А нож перочинный был. Грязный тоже. Лезвие плохо закрывалось и открывалось — пазы забитые белым. Тортом, наверное. Фима когда бинтик резал, я заметил.
— А паспорт он тебе не показывал?
— Зачем? Нормальные люди посторонним паспорт в нос не суют.
