Ей было очень тяжело дышать, но она находилась в сознании: что-то произошло с левой стороной ее лица и шеей, не работала также левая рука и левая нога. Видно, наступило время покинуть эту землю, и Мэри без сожаления восприняла эту новость. Огорчало только одно: она больше никогда не увидит ни Руби, ни Опал. Опал приходила сегодня сюда, но не поднималась наверх. Об этом Мэри сказала соседке, Адилайда Матия.
Мэри совершенно не представляла, какое сейчас время суток. Она не узнавала окружающих и целыми днями лежала в одиночестве. Сегодня уже приходил доктор. Сыновья тоже непременно навестят ее вместе со своими дочерьми, но среди них не будет Руби, с горечью думала Мэри. Теперь она никогда не увидит свою девочку.
Мысли путались у нее в голове. На какой-то миг сознание полностью вернулось к Мэри, но потом все кругом снова потемнело и затуманилось.
В комнате раздался какой-то шум, чьи-то тяжелые шаги. Наверное, это снова доктор или Адилайда Матия. Но голос… О, милостивый боже, это же Ирма, ее невестка. Кажется, она что-то говорит. Мэри задыхалась, ей не хватало воздуха. Значит, и Георг здесь? Она не желала видеть и слышать ни Ирму, ни Георга.
— Давай я помогу тебе, — послышался нежный голос, затем сильные руки попытались взбить повыше ее подушки. — Так тебе будет лучше. Я бы пришла раньше, но только недавно обо всем узнала. Они не должны оставлять тебя здесь одну. Что тебе прописал доктор?
Мэри почувствовала на своем лице что-то прохладное, и ее вдруг охватило странное волнение, непонятная дрожь. Она с благодарностью вслушивалась в ласковый шепот.
— Твои дочери скоро появятся здесь. Придут также Джон и Хенк.
Ирме всегда нравилась Мэри Козински. Она бы с удовольствием проводила с ней больше времени. Но сюда добираться слишком долго, к тому же Мэри не жаловала своего сына, Георга, а Ирму считала слабой и безвольной. По словам Амбер, свекровь как-то назвала ее «тряпкой». Ирма не могла не согласиться с этим. Она была рабой своего мужа и никогда не перечила ему. Трижды ей довелось испытать на себе его ярость, причем совершенно ничем не оправданную. Каждый раз Георг затаскивал ее в подвал и со звериной жестокостью бил до потери сознания, а потом бросал там среди аккуратно расставленных кувшинов с маринованными овощами и персиками. Ирма подолгу отлеживалась на земляном полу, вдыхая запах угольной пыли. Обычно муж истязал ее своим широким ремнем, нанося удары пряжкой по спине, груди, бедрам, чтобы не было видно следов побоев. Ирма боялась даже обратиться к доктору, потому что тогда о случившемся узнал бы весь город. Но самым тяжелым было другое: в ту же ночь ей пришлось лечь в постель со своим мучителем. В то время старшей, Амбер, исполнилось пять лет, Руби — два годика. Ирма отдавала себе отчет, что Георг способен так же жестоко истязать и своих детей. Ей оставалось только молиться, ежедневно, ежечасно. Она проливала море слез, но ничего не менялось. Ирма скрывала от детей свои невыносимые страдания, опасаясь гнева Георга, подозревая, что в ярости тот способен даже на убийство. Она не могла рисковать жизнями своих маленьких жемчужинок. Господи, как Ирма любила дочерей! Они были ей намного дороже «кольца царицы», которое приказал найти Георг. Нет, она не будет этого делать, не станет обворовывать умирающую женщину ни для мужа, ни для детей. Ради этого Ирма готова была вынести новые побои.
