Оглядываясь на эти времена, мне сегодня кажется, что мои письма домой были слишком откровенными. Разумеется, не применительно к моей нелегальной работе — об этом в письмах нет и малейшего намека, — а, скорее, в отношении моего мировоззрения. Возможно, это связано с той ролью, которую я для себя избрала в кругах шанхайского буржуазного общества. С самого начала я выступала как человек с буржуазно-прогрессивными взглядами, не скрывающий своего интереса к Китаю. Мне кажется, что в условиях конспиративной работы необходимо, если обстоятельства позволяют, найти такую манеру поведения, которая соответствует твоему «я». Мне не надо было изображать из себя нацистку — такая роль была не для меня по причине моей национальности. Лучшей для меня ролью я считала роль «дамы демократического склада ума с прогрессивными взглядами и интеллектуальными запросами». После 1933 года эта роль стала для меня единственно возможной. С самого начала мне приходилось считаться с тем, что в силу какой-либо случайности станет известным мое прошлое. Катастрофой это вовсе бы не стало. Для выходцев из буржуазной среды отнюдь не было необычным, когда кое-кто из них, бывший в молодости коммунистом, с годами «поумнел». Благодаря служебному положению Рольфа мы прочно сидели в буржуазном седле, и никому из этих людей не могла прийти безумная для них мысль о том, что я могу поставить на карту свою семью, все то, что нам удалось приобрести в Китае, имея к тому же маленького ребенка.
Наша нелегальная работа носила на себе отпечаток особых условий Китая. С одной стороны, при правительстве Чан Кайши не были запрещены демократические и умеренно левые органы печати и организации и тем самым были более благоприятные возможности для конспиративной работы, чем в откровенно фашистских странах. Европейцы в Шанхае жили под английским или французским управлением с особыми правами для иностранцев, которые позволяли действовать так, как нельзя было действовать при Гитлере, или в Японии, или в дальнейшем на оккупированной японцами китайской территории, грубо не нарушая при этом правила конспирации. С другой стороны, секретная полиция Гоминьдана активно сотрудничала со своими коллегами по профессии из европейских стран в борьбе с коммунистами, и антикоммунизм носил не менее отвратительную окраску, чем в чисто фашистской стране, Данные, с которыми я познакомилась позднее, свидетельствуют о том, что с 1927 по 1939 год погибло от 35 до 40 тысяч китайских коммунистов. Лишь немногие вышли из тюрьмы, большинство до нее даже не дошло: были расстреляны, забиты до смерти, заживо погребены или обезглавлены. В провинциальных городах их головы выставлялись на кольях у городской стены для устрашения населения.
