А перед нами слева между тем уже вырисовывался причал: крутой берег Амазонки, коричневый, метров пять высотой, с вырубленными в земле широкими и крутыми ступеньками. Теперь и я по ним поднимусь и, миновав зеленую завесу деревьев, увижу, что за ними скрывается и какая там жизнь идет.
В октябре берег такой высокий потому, что уровень воды в реке обычно сильно падает. Что, с одной стороны, сильно затрудняет навигацию больших трехпалубных теплоходов: плавание в таких условиях может растянуться на все семь дней вместо стандартных трех; но, с другой стороны, местным жителям это резко снижает трудозатраты по рыбной ловле: ведь до рыбы на дне в это время — если поближе к берегу держаться — просто рукой подать.
Мы c Линдой выгрузились из bote, поднялись на берег, прошли сквозь густые деревья, росшие вдоль реки, и перед нами появилось два дома. В одном моя спутница жила вместе со своей семьей, а во втором держала магазинчик. Мы занесли в него продукты, привезенные из Икитоса, и она незамедлительно познакомила меня со всей своей семьей, тут же показала комнату, где я смогу сегодня заночевать («в случае чего», — загадочно сказала она. В свете сказанного я немедленно задумалась: а в случае чего? Что, предполагаются какие-то особые препятствия на моем пути?). После этого Линда повела меня к курандеро-лекарю: он жил неподалеку.
Вдоль реки по берегу за деревьями вилась неширокая бетонная дорожка; вдоль нее, на большом расстоянии друг от друга стояли деревянные дома, крытые пальмовыми листьями. Отмахиваясь от жалящих насекомых (противомоскитный спрей помогал, хотя с ограниченным успехом), мы минут пятнадцать шли к дому Виктора Гарсии.
— А как тут с москитами и комарами… ну и с прочими-разными насекомыми? — спросила я Линду, отогнав от себя очередного кровососа — ну настойчивый какой… Хотелось получить достоверную информацию из первых рук.
— Насекомые? — переспросили она. — ну как же… вечером маленькие, ночью большие. Москитная сетка нужна — без нее загрызут.
Да уж, куда еще нагляднее и яснее.
Курандеро на вид казался обычным кампесино, крестьянином: глубокие прямые морщины на лбу, темное лицо, выдубленное жарким солнцем сельвы. Одет он был в затертые штаны, выцветшую и ветхую рубашку и полустоптанные черные шлепки — должно быть, только что вернулся с работы на поле.
— Аяуаска? — протянул он. — Нет, я не аяуаскеро… аяуаской не занимаюсь. Я табакеро. Свой напиток из табака готовлю… — пояснил он к моему глубокому разочарованию. — Ну не только из табака, конечно… к нему еще два других растения добавляю. Знаете, тоже вызывает видения, — воодушевился он — еще даже посильнее аяуаски будет… смесь табака, камалонги и… — добавил он с энтузиазмом, но тут же умолк, словно и так выдал слишком много избыточной для посторонних ушей информации. Еще бы. Каждый целитель ревниво хранит секреты своих смесей. Тогда он перешел к рекламной паузе.
