Вскоре у сестер Залесных стал появляться офицер; вместе с актрисой они уходили через садовую калитку в неизвестном направлении. Наблюдать их возвращение я не мог, так как ложился спать раньше. Разнесся слух, что актриса со своей труппой открывают Fronttheater[42]. Репетиции проходили в театральном зале Католического дома.
Взобравшись на грушу, а с груши на ограду, я через окно увидел рукав немецкого мундира, который двигался в такт исполняемой на виолончели мелодии: «Ich habe meine liebe Musik, Musik, Musik»[43]. Когда же показался профиль артистки, я испытал неописуемое счастье — увы, недолгое. Следует добавить, что шел 1943 год, а я с 1939-го не слышал ни одной ноты, поскольку слушать музыку было строго запрещено.
Красная Армия наступала на всех фронтах, и в любой момент мы ждали окончательного освобождения. В то время — в период с июля до конца августа 1944 года — мы были уверены, что «окончательное» освобождение придет с Запада. Великая наивность. Наши знания о Западе были минимальны. До тех пор, пока в Варшаве не началось восстание[44]. Шестьдесят с лишним дней и ночей, до полного его разгрома, стали для нас ускоренным курсом обучения на тему «Что такое Запад»[45].
Но все это мы узнали значительно позже. А тогда, в том памятном июле, нарастающая угроза лишь слегка отравляла удивительно радостное настроение.
Из Кракова доходили известия о том, что немцы каждый день на заре сгоняют жителей строить укрепления для защиты Третьего рейха. Под страхом смерти в работах принимали участие тысячи людей, однако в душе все уже праздновали неминуемый крах этого самого Третьего рейха. Приходили также вести с востока. По слухам, какие-то две бабы перешли Вислу близ Баранува и своими глазами видели советских солдат, даже покупали у них махорку. Дед Кендзор вызвал к себе моего отца и долго с ним что-то обговаривал. Отец позвал меня, и мы вдвоем начали копать яму под верандой. Копали несколько дней, пока не скрылись под землей, и я начал догадываться, что мы готовим подземное убежище. Оно было хорошо продумано — со стороны выглядело невинно и ничуть не походило на укрытие. Потом мы с отцом изнутри укрепили его досками, но на этом этапе мне было приказано отправиться в противоположный конец сада и вырыть там обыкновенный стрелковый окоп. Выполняя это задание, я наткнулся на свинью, закопанную год назад. Я вспомнил одну из бессонных ночей после вскрытия могил в Катыни в апреле 1943 года, и мне стало дурно. Так что я уже не видел, как дед Кендзор потихоньку отнес в убежище отрезы на костюмы, тюбиков сто крема для обуви «Эрдаль» и еще множество всякой всячины, которая должна была обеспечить им с женой безбедное существование после войны и до скончания века.
