— совсем близко, не реже чем раз в день заходил сюда поболтать. Тут он заставал немецкого офицера, артиллериста, в мирной жизни — шахматиста, любившего после службы посидеть с дядей Людвиком за доской. Неписаный закон запрещал любые политические дискуссии, и ксендз, тоже шахматист, всячески сдерживал дядю. Приходили и лесники. У дяди до войны во втором доме было два шкафа охотничьего оружия, которое он вынужден был сдать оккупантам, о чем все знали. До войны он охотился в лесах графа Тарновского, согласно договору об аренде. Не знаю, о чем эти лесники с ним разговаривали, поскольку каждый раз, когда они приходили, меня отправляли на улицу играть на свежем воздухе. Приходили мастеровые с лесопилки и с мельницы обсудить практические вопросы. Приходили не связанные со службой знакомые, иногда из самого Жешува, чтобы просто поболтать. И наконец, в дом у пруда приходили девушки.
У дяди Людвика было три дома, точнее два с половиной. Первый дом — ближе к улице, за массивными воротами, построенный в девятнадцатом веке. Соломенная крыша, стены выбелены известкой, небольшие окна со ставнями. Но внутри — удобный. В просторной — не сравнить с боженчинской, — хорошо оснащенной кухне сосредоточивалась жизнь дома. Сюда приходили все, у кого возникали какие-нибудь проблемы, и многие усаживались за стол: дядя Людвик был гурманом и обожал компанию.
Дом разделяли сени. Справа — кухня, слева — три комнатки. За домом находилось просторное двухэтажное здание так называемого зернохранилища, в котором хранилось что угодно, только не зерно. От хранилища через всю территорию тянулись до самых прудов рельсы узкоколейки. Линия служила для перевозки досок с лесопилки и прочих тяжестей — например, мешков с мукой или зерном.
Дорога проходила мимо одноэтажного строения, где хранились запчасти к мотоциклам. Дальше стояла мельница — двухэтажная, почерневшая, с окнами, забранными сеткой. Рядом — большая площадка для телег и лошадей. К мельнице примыкал дом, где жил дядя Людвик (одна стена была у них общая).
Обходя усадьбу, можно было увидеть по дороге мощную паровую машину — сердце лесопилки и мельницы. В топку шли опилки — горы их высились в безопасном отдалении. На лесопилке с помощью адской машины из бревен делали доски. Любой голос перекрывался чудовищным шумом, и, только выйдя, можно было вздохнуть с облегчением.
В конце участка находился пруд, и на полуострове — еще один дом. Я не раз пытался войти туда через веранду, но дверь всегда была заперта на ключ. Прижавшись лицом к окну, удавалось разглядеть кровать и крутую лестницу на второй этаж. На этом можно завершить описание усадьбы дяди Людвика.
