Валтасар | страница 27
В 1920 году, семнадцати лет от роду, Антоний добровольцем пошел на фронт — воевать с большевиками[25]. У Ленина были далеко идущие планы: пробиться к Германии, где произошла революция, а потом образовать мировую империю. Польша ему мешала.
Отец прошел от Бжешко до Киева и обратно. Семнадцатилетним новобранцем, не успев пройти военную подготовку, он попал в пехоту. Иногда он рассказывал мне о своей войне. Долгие марши, стычки, сражения, часто врукопашную, расстрелы пленных — с обеих сторон — сохранились в его памяти всего лишь как смутный сон. В Бжешко после демобилизации он не вернулся. О том, что с ним происходило после моего рождения, мне почти ничего не известно. Наверняка знаю лишь, что временами ему было очень трудно, и — почти наверняка — он так и не получил аттестата зрелости.
Каким же образом отец стал в Боженчине начальником почты, да еще в таком юном возрасте? Для получения ответственной должности аттестат зрелости непременно требовался примерно с 1930 года — года моего рождения — и вплоть до Второй мировой войны. Остается только одно объяснение: отцу просто повезло, невероятно повезло. Везенье плюс определенные способности. Всю жизнь он был образцовым почтовым работником и успешно продвигался по службе, с перерывом на оккупацию, до 1950 года. Тогда в Польше все перевернулось с ног на голову, и отца вышвырнули с работы за излишнюю совестливость: он заявил протест, когда обыкновенного ворюгу, которого он сам перед войной поймал на краже, назначили заведующим почтой. Через несколько лет отца на работу все же вернули.
Он не примыкал ни к одной «мафии», как это назвали бы сегодня. Не был легионером, не принадлежал ни к Беспартийному блоку сотрудничества с правительством, ни к санации, ни к НРЛ[26], ни к социалистам (упаси боже!) — вообще ни к каким группировкам. Типичный поляк, который на все отвечает «нет». Любил порассуждать за водочкой в дружеском кругу на любую тему, лишь бы не слишком конкретную. Его абсолютная неосведомленность не мешала ему разглагольствовать с неизменным чувством благородного возмущения. Он даже анархистом не был — для этого нужно обладать хоть каким-то мировоззрением.
О некоторых говорят: «душа общества». Так можно было сказать об отце. На людях он умел быть очаровательным и, к моему удивлению, как правило, таким и был. Другое дело — дома, где он чувствовал себя не в своей тарелке. Ему постоянно требовалась публика. Чем больше сужался круг его знакомых, тем острее ощущал он потребность куда-нибудь отправиться и охотнее всего шел в какую-нибудь пивнушку. Там он становился королем жизни. Обожал дни рождения, именины, праздники и вообще все, что позволяло наполнить дом случайными людьми. Такой стиль человеческих отношений был не по душе матери. К концу своей короткой жизни (укороченной еще и годами, проведенными в санатории) она совершенно отстранилась от человека, которого когда-то любила. Но до последней минуты относилась к нему тактично и с пониманием.