Клавка освоила макаронные изделия и яичницу. Варку сосисек и разогревание котлет из кулинарии. Клавка освоила пироги и холодец. Даже тушеную картошку. Даже борщ. И хотя тот борщ точно не победил бы даже на самом доброжелательном соревновании поваров-любителей среди безруких слепых, есть его было можно. Без криков восторга, но и без воплей ужаса.
Только не надо думать, что я тут рассказываю о тусовочной барышне с горящим взором и без никаких актуальных умений, кроме знания не известных больше никому имен неизвестно в чем гениев. Клавка работала техником-проектировщиком электрооборудования, довольно ловко шила, дом содержала в порядке, с мелким ремонтом не обращаясь к мужу, бодро растила всякую всячину на домашнем огородике (она жила в частном доме с огородом и садом), и вообще с ней любому было легко и весело, такой Клавка была легкий человек. Просто вот этот конкретный инстинкт ей был несвойственен. В превосходной степени несвойственен, если вы понимаете, о чем я. Но все отступает при железной необходимости выживания.
Так пенсионер, шуткой богов попавший жить до скончания времен в зачуханный городишко в какой-нибудь Айове, быстро научивается бесконечно чуждому ему на протяжении всей его жизни английскому, чтоб не жить в одиночестве глухим и немым, ловко перенимает акцент и местные идиомы. Так сорокапятилетний преподаватель палеонтологии становится бойким торговцем какими-нибудь сникерсами во времена перемен, когда за преподавание палеонтологии перестают платить и те небогатые гроши, что платили раньше, а дети хотят есть каждый день, и обувь на них просто горит. Так ботаник-заика набирается если не мышц, так хотя бы наглости и дает по сопатке грозе его школы, по которому тюрьма плачет, всего-то для того, чтоб Танька из параллельного посмотрела благосклонно.
Все постепенно сделается, когда по-настоящему припрет, а пока не приперло, так что ж? Оно и не получается и даже противостоит всей своей природой. Но ничто не поборет железную необходимость справиться. Ибо зачем-то ж достались человеку, кроме свойственных всему живому инстинктов, еще и мозги. А Божьим ли соизволением либо Божьим же попустительством они нам достались, про то нам знать не дадено.
Да и ни к чему, в общем.
Когда все были молодые…
Странно, начиная рассказ о себе, говорить: когда все были молодыми. Понимая при этом: все и я сам тоже. По ощущениям вроде ж я и нынче вполне себе молодой, а перестал было стричься накоротко—и все вдруг заметили, какая у меня седая башка. Но я не об этом.
