– Какой там приставы? – ожесточенно восклицала овчинная шапка. – Не один он, а и управляющий тоже… пытаму она у меня красивая из себя. Я ее за красоту-то эту, может, пуще жизни люблю. И как они меня, милая бабушка, казнят за это с двух-то сторон: один на барщине, другой дома, – мучительски казнят!.. Нигде я от них спокойствия не найду…
– Молчи, молчи-ка ты, парень! Видишь, базарные ярыги нашли – смехи-то твои слушать, сынок! Ляг-ка вот ты, милый, под тележку в тень, проспись. Может, снимет с тебя господь наважденье бесовское.
И затем Маслиха насильно укладывала несчастного парня головой под телегу – мыла ту голову, словно сынину, холодной водой, а собравшемуся народу, охотнику прислушать и засвидетельствовать судное дело, говорила:
– Захмелел парень-то! На жену с управляющим ториться принялся. Смехи рассказывал. Насилу уложила, – с отцом-то стариком при моем покойнике хлеб-соль важивали часто.
А ярыжники-мещане, шатающиеся по базарам с целью, как они называют, объехать кого-нибудь и вздуть, говорили промежду себя, слушая Маслихин рассказ:
– Ну, моли бога, сельский парень, за то, что судьба свалила тебя у Маслихиной телеги, а то бы мы сейчас про твое дело засвидетельствовали, позвали бы сюда столоначальника Петра Сдвиженского (он до таких-то делов больше, чем ворон до крови охотник!), и сейчас бы он явки об твоих словах навел. Была бы тогда у нас твоя лошадь, да, пожалуй что, совсем и с обротью…
Также и из того круга, который на базарной площади соорудили пирятинцы из своих фур подходили к Маслихе задумчивые проезжие чумаки.
– Будь здорова, бабо! – говорили они. – Что, ты все еще на своих ногах по белу свету шастаешь?
– Да вот как видишь, казак! – отвечала Маслиха. – Служат покамест ступаны-то мои, все еще они носят меня на базар для того, чтобы было кому вашу братью, парубков удалых, кашей с салом кормить. Видишь вот: сальца-то какого я для вас припасла, знала, что вы нынче по нашему городу проезд иметь будете, – и при этом торговка разворачивала тряпье, прикрывавшее лубочное днище ее укладистой телеги, и показывала хохлам белое, как снег, сало, слоистое, с прянистым духом…
– Ото гарно! – восклицали хором чумаки, лица которых вмиг просветлели при виде этого чудесного сала. – Се то сало, яке у нас у домi ведетця.
– Вот то-то и есть, молодик! Не у одних только у вас в хохлачине жены сало-то делать здоровы. Вот вам теперича, ребята, хлебца (мягкий хлеб, теплый еще!) по ломтику и сальца по ломтику, – опробуйте. Горелки уж сами прихватите.
