Кажется, англичанам принадлежит поговорка: «Факты святы, толкование свободно».
На этом примере можно хорошо показать, сколь различны, сколь противоположны толкования известных фактов биографии Брейгеля.
Г. Едличка считает, что Брейгеля связывала с Кловио дружба. Он пишет: «Дружба зашла так далеко, что они совместно выполнили одну работу… Кловио начал миниатюру и предоставил ее заканчивать своему гораздо более юному другу, может быть для того, чтобы дать ему случай поупражняться в технике, может быть просто повинуясь душевному порыву, которые часто сопровождают дружеские отношения художников». А Г. Менцель склоняется к тому, что «отношения Брейгеля к Кловио — самому знаменитому миниатюристу Рима — не были дружбой, а были зависимостью приезжего художника, ищущего работу… Работы Питера Брейгеля, упомянутые в завещании, это образчики его умения, предъявленные, неизвестным нидерландцем прославленному мастеру, который был старше Брейгеля на тридцать лет. Кловио не вернул этих работ. Четвертая работа — миниатюра, которую начал Кловио и завершил Брейгель, означает не то, что он состязается со знаменитым миниатюристом, а то, что он работает в его мастерской по найму».
Каждая из этих полярных точек зрения опирается на известную традицию ранее высказанных предположений.
Вполне вероятно, что первые три работы были образцами, которые Брейгель показал Кловио. Какие еще могут быть у художника верительные грамоты? Но неужели Брейгель нес с собой пластинку слоновой кости из Нидерландов, чтобы написать на ней в Риме «Вавилонскую башню»? Тут снова возможны только догадки. Он мог написать эту миниатюру еще на родине. Он мог написать ее в мастерской Кловио, если тот предоставил ему такой дорогой материал. А для этого нужно было доказать свое умение другими работами.
Если бы их последующие отношения были бы только отношениями нанимателя и рабочего, Кловио мог, заставив Брейгеля кончить свою работу, не упоминать о его участии. Видимо, это упоминание не снижало, а повышало ценность этой работы, иначе зачем бы ему появиться в завещании? Пожалуй, Брейгель был в мастерской Кловио не только младшим другом известного художника и не только неведомым подмастерьем, а и тем и другим. Он работал и на Кловио и вместе с Кловио, получал от него плату и был с ним в дружбе. Такие отношения, которым не препятствовала большая разница в возрасте, были обычными в те времена.
Жизнь Брейгеля в Риме, так же как его жизнь в Антверпене, не замыкалась стенами мастерской. И тут, вероятно, он должен был сделать некоторые печальные наблюдения. Поначалу, пока он еще плохо понимал по-итальянски, пока он мало с кем был знаком, ему, наверное, показалось, что в Италии легче дышится, чем у него на родине, где действуют грозные «плакаты» Карла V против еретиков, где свирепствует инквизиция.
