Замечательное это описание звучит так, будто написано художником, которому из всех языков мира явственнее всего язык цвета и света, солнца и тени.
Напряженность и резкость отношений и контрастов — как остро должен был воспринимать их взор художника, выросшего в Нидерландах, где все краски мягче и приглушеннее, богаче переходами, беднее контрастами.
В картинах Брейгеля, которые он написал после возвращения из Италии (после перерыва в несколько лет, отданных графике), мы почти не находим явных примет его пребывания в Италии. Горный пейзаж? Он, скорее, связан с его впечатлениями от обратной дороги через Альпы — это Швейцария, это Тироль. Элементы итальянской архитектуры? Пожалуй. Но нет в его картинах ни итальянских типов, ни итальянских костюмов, нет Италии в прямом ее воплощении. Его впечатления, глубокие и сильные, сказались более косвенным, более неожиданным образом. Они прозвучали совсем иначе.
Цветовые отношения на картинах Брейгеля напряжены и предельны, контуры четки, контрасты сильны. Историк Хёйзинга в книге «Осень средневековья», говоря о психологии людей позднего средневековья в Северной Франции и Нидерландах, отмечал большую интенсивность и яркость всех переживаний, резкость контрастов, четкость контуров и граней, непосредственность выявления нервной реакции, чем у современного человека. Его характеристика, основанная на многих исторических свидетельствах, относится к непосредственным предшественникам Брейгеля.
Быть может, цветовое напряжение будущих картин Брейгеля, которые по-своему и по-новому продолжили линию позднего средневековья, отмеченную Хёйзингой, разбужены его встречей с резкими контрастами цвета и света в итальянской природе? Отзвуки его итальянского путешествия надобно искать не в темах, не в сюжетах, а в том, что при взгляде на мир и на картину воспринимается сразу и всего сильнее, а словесно выражается всего труднее — в самой плоти его живописи, в качестве цвета, в соотношениях цветов, в их столкновениях. И не было ли для Брейгеля путешествие в Италию путешествием к самому себе?
Брейгель добрался до Рима, быть может, в конце 1552 года, но в 1553 году он был в Риме определенно. Некоторые офорты по его рисункам, изданные после его возвращения, носят пометку: «Сделано Питером Брейгелем в 1553 году». Это одна из немногих точно установленных дат его биографии. Косвенными доказательствами устанавливается, что он провел в Риме большую часть этого года, если не весь год.
