Любовь в изгнании / Комитет | страница 83



Доктор сказал мне, что я счастливчик и, что, если бы Бернар не доставил меня в срочном порядке в больницу, несколько минут спустя меня бы не стало. Потому что у меня был еще и тромб в одной из вен, который двигался к сердцу. Доктор разъяснил, что мне следует беречь себя — не волноваться, соблюдать умеренность в еде и питье, забыть о сигаретах. Когда я сказал, что уже давно бросил курить, он улыбнулся, смягчая улыбкой упрек, прозвучавший в его словах: «Но вы расплачиваетесь за прошлые годы!» Врач был Молод. Говорили, что он очень талантлив. Он никак меня не ободрял, не старался вселить надежду. Зато не скупился на транквилизаторы. Засыпать я стал быстрее и спал дольше. Черные мысли ушли, а с ними и всякие мысли вообще.

Бернар обычно навещал меня по пути в детский сад, куда он отвозил своего вьетнамского сына Жан-Батиста, малыша лет четырех-пяти. У него был круглый ротик и черные умные глазки, но он всегда крепко держал Бернара за полу и отказывался разговаривать с посторонними. По опыту я знал, что настойчивостью невозможно разговорить застенчивого ребенка, и не приставал к нему, надеясь, что со временем он ко мне привыкнет. Ограничивался тем, что каждый раз угощал его шоколадной конфеткой из коробки, принесенной египтянином Юсуфом в первый его визит ко мне. Я беседовал с Бернаром, благодарил его за спасение моей жизни. Бернар смеялся, утверждая, что на самом деле он спас самого себя, потому что, если бы со мной что-то случилось после той встречи с Марианной, он чувствовал бы себя безнадежно виноватым. Он тогда позвонил мне по телефону и не разобрал, что я ему говорю, но услышал крик и стук падения трубки на пол. Тут он понял, что случилось неладное. Эту историю я рассказывал в присутствии Бернара своим соседям по палате, повторяя, что обязан ему жизнью. Бернар мягко напоминал мне, что все это я рассказывал уже не раз, и утверждал, что он непременно должен попробовать эти таблетки, которые отшибают память и делают человека преувеличенно вежливым. Вместе с тем Бернар категорически отказывался принести мне хоть одну газету или сообщить о том, что происходит в Ливане. Врач дал всем посетителям строгие указания не волновать пациентов. А я был слишком слаб, чтобы настаивать на своей просьбе. Я просто слушал его, а он старался не затрагивать никаких серьезных тем и поэтому чаще всего говорил о Жан-Батисте — о всяких происшествиях с ним и о том, как он мучает его своими отказами вовремя ложиться в постель.