Любовь в изгнании / Комитет | страница 39
Я напряженно слушал Бриджит, стараясь не пропустить ни одного слова. Куда делась душевная инертность, заторможенность! Ее рассказ пробудил во мне острое чувство жалости. Я готов был усесться рядом с ней на пол и рассказать про все мои боли. Отбросив ложь, гордость, не прячась за словами, которые помогают сохранять лицо, скрывать свою внутреннюю опустошенность, чувство поражения. Но я не сделал этого. Застыв в маленьком кресле, продолжал смотреть на нее. Она уже расплела косу, длинные золотистые волосы спускались с правого плеча, и она расчесывала их пальцами. Прежде чем я нашелся, что сказать, она вдруг рассмеялась и глядя прямо мне в глаза, продолжила:
— Все это детские воспоминания. Я уже давно простила мою мать и даже сумела понять ее. Я даже могла бы простить Мюллера.
— Он очень старый, — пробормотал я.
— Да, очень старый, — повторила она мои слова.
Протянула руку к забытому стакану, поднесла его к губам, снова поставила рядом с собой.
— Знаете, — голос ее зазвучал громче, — все можно простить, все, кроме лжи самому себе и преднамеренной лжи другому. Ведь вы сказали это, или не говорили? Я имею в виду, если человек ошибся, он должен, по крайней мере, быть мужественным и признать это, а не продолжать обманывать…
Я не понимал до конца, что и кого она имела в виду, говорила ли обо мне или о Мюллере. Какие ошибки я должен исправлять, и есть ли у меня на это время?
— Быть может, он, — я имел в виду Мюллера, — раскаивается сейчас в своих ошибках и пытается, несмотря на возраст, помогать другим…
Она сделала презрительную мину:
— Вот именно, пытается!
— Разве то, чем он занимается в настоящее время, не своего рода?..
Она оборвала меня даже с некоторой злостью:
— Никакого рода… Все это пустое! Я говорю, что готова была его простить, если бы не все эти комитеты и прочая чушь.
Поднялась с пола и, скрестив руки на груди, стала ходить по комнате, а я вновь почувствовал себя не в своей тарелке, и мне захотелось поставить точку во всей этой истории и уйти. Но она остановилась передо мной и со спокойной убежденностью произнесла:
— Мюллер разрушил всю мою жизнь.
Я по-настоящему испугался:
— Неужели он и с вами тоже… Неужели вы были?..
— Любовниками? — усмехнулась она, — нет, что за бред! Мюллер?! Просто он помогал мне на свой манер и разрушил мою жизнь… Если ты не можешь спасти утопающего, то зачем делать вид, что ты протягиваешь ему руку помощи? И зачем повторять это снова и снова, превращать в профессию?