Я снова стал рассказывать свою историю. Хлыст пил и кивал головой, а потом, когда я закончил, он сказал: – Я знаю, кто такой Калмык. Я не знаком с ним лично, с такой шушерой не вожусь, но у меня приятель из этой шоблы. Так вот, есть подозрение, что этот Калмык стучит. Вроде бы он с ментами вась-вась, точно не известно, но многое ему прощается, другого бы давно посадили за его проделки.
Я ему сказал тогда: – А Мила собирается заявить на него в милицию. – Хлыст медленно повернулся ко мне, он все делал медленно, и так же медленно проговорил: – Лучше не делай этого. Беду себе наживешь. Ну вызовут они его и скажут: – На тебя тут заявление написано. Ты прекрати это, а то получишь, в конце концов. Что еще они могут сделать по такому заявлению? А он, испугается он, что ли? И что будет потом? Что Калмык на это сделает? Соображаешь?
Тут Кирилл вступил в разговор.
– Ты учти, большинство ментов – болваны. Кто другой туда идет? Да и какое им дело до того, что после с тобой будет? У них есть инструкции, они будут обязаны поговорить с ним, а на последствия им плевать. Убьют – ну, тогда и разбираться будем. Что еще можно от этих падлюг ожидать? А если он и в самом деле стучит, так ему и карты в руки. Изувечит тебя, и ничего ему за это не будет.
Я совсем скис и говорю: – Что же мне делать? Ни уехать отсюда, ни защититься. А Милу я не оставлю, тут уж мне плевать, что дальше будет. Хлыст переглянулся с Кириллом и говорит: – Я с ним поговорю. Может образумится.
Я очень удивился. – Как это он может образумится?
Тут Хлыст усмехнулся, медленно вытащил из кармана опасную бритву, раскрыл ее до конца так, что тыльная сторона вошла в рукоятку, зажал ее в кулаке таким образом, что только кромка лезвия высовывалась из пальцев, а рукоятка упиралась в ладонь, и сказал в своей манере: – Если я кого поглажу ей, тот сразу образумится.
Я понял тут, что из себя представляет Хлыст. Не хотелось бы мне идти так далеко. Я его тут спросил: – А если и после этого не образумиться? – Хлыст так же медленно сложил бритву и спрятал в карман. Тогда – говорит, – прийдется завалить. Я не люблю, когда меня не слушают.
Хлыст не делал страшное лицо, не пытался выглядеть грозным, как делают хулиганы, которые наводят понт. Хлысту это было не нужно. Для Хлыста очевидно, это было обычное дело. Тут Кирилл спросил Хлыста: – А если его зажать в темном углу? Неужели припугнуть нельзя? Нет таких блатных.
– Ты пойми, – сказал Хлыст, – он хоть и баклан, но у него уж очень большая шобла. Человек двести будет. На настоящие воровские дела он не способен, но ему это и не надо. И хоть это шушера всякая, но их много, что ты с ними со всеми сделаешь? Все бакланы, как он, без мозгов. Но если одного пришить, все сразу образумятся, другого они не понимают. А кому охота мочить баклана? Сам понимаешь, не наше это дело. – А потом он обратился ко мне и сказал: – Оставь мне телефон, куда тебе позвонить. Если я что узнаю, то тебе сообщу.
