— Лолита, может, сядем?
Сели, но соблюдая дистанцию — пусть маленькую, но дистанцию.
— Знаешь, мне и смешно, и плакать хочется… но, честное слово, я жива. Ну, как тебе доказать… Булавка есть? дай, я себе палец уколю — и кровь выступит, я уже пробовала.
— Нет, Соль, ты погоди, — Долорес жестом предупредила ее порыв. — Что жива — это я вижу, очень хорошо вижу, но давай по порядку. Ана-Мария тоже тебя видит, это факт; значит, мы с ней не рехнулись. А разбираться мы начнем с того, что тебя НЕ СТАЛО уже как три года с лишним. Это было?
— Было. И документ есть — свидетельство о смерти, — с готовностью подтвердила Марсель.
— И три года ты НЕ ЖИЛА. Совсем. Лежала в земле.
— Похоже на то.
— Но тем не менее, — Долорес старательно продвигалась от факта к факту, — ты сидишь передо мной. Да? Как будто живая и от мира сего.
— На «как будто» я могу и обидеться…
— Не обижайся, Соль. Со мной еще не случалось, чтобы ко мне приходили те, кого уже нет. А я насмотрелась всякого, но такого — ни разу. Я вижу, понимаю, чувствую, что это ты. Но в голове никак не укладывается. Ну а ты сама — ты в курсе… то есть знаешь, КАК вышло, что ты снова здесь?
— Я здесь недавно, Лолита… — жалобно покаялась Марсель. — В общем, я догадываюсь, как это могло случиться, но, по-моему, здесь рассудок не вытянет, надо чуть-чуть сойти с ума — и тогда все станет на свои места, и бояться ты не будешь.
— «Путь разума увлек меня в беду…» — Долорес улыбнулась влажными глазами.
— «…теперь путем безумия пойду», — докончила строфу Марсель, мигом вспомнив тот персидский стих, и рассмеялась.
Так, смеющихся вполголоса, застала их Ана-Мария, проходя мимо двери гостиной.
— Теперь точно вижу — ты. Ну-ка, давай еще попробуем, из «Комде и Модана»: «Ум помутился в царских черепах…
— …и человечьей кровью мир запах».
— Молодец! все помнишь.
— До последней запятой!
— Но, — посуровела оттаявшая было Долорес, — от рассудка я отказаться не могу. Он меня кормит как-никак. А у тебя с головой все в порядке?
— Да вроде бы.
— Сама себе ты можешь объяснить, как ты вернулась?
— Но ведь ты хочешь, чтобы я ТЕБЕ объяснила, да?
— Очень хочу, если это вообще можно сделать.
Марсель вспомнила обещание, добровольно данное профессору, и ей стало неловко.
— Лолита, тебе я не могу лгать. Мы же друзья…
«Сама, сама полезла с обещаниями, — пилила себя Марсель, — как будто за язык тебя кто тянул, ведь он поставил только три условия… два я пока выполняю честно. А как сказал Аник? — шеф всегда выражается точно, по-аптекарски; а как профессор сказал? никому, кроме отца, о том, что я была у него, и плюс моя отсебятина: „Буду молчать“. Та-ак, буду молчать ПРО НЕГО, то есть именно про него, конкретно про него — вот где лазейка. И про ребят конкретно — тоже».
