— Вы мне об этом никогда не говорили.
Мила виновато пожала плечами.
— Ну-у-у… знаешь… Мы как-то вообще об этом не говорили. Даже друг с другом. Мы это выяснили еще два года назад, а потом просто забыли об этом и все.
— Забыли? — недоверчиво переспросил Ромка. — Да, звучит убедительно.
— Ну правда забыли! — воскликнула Мила. — Я и не вспоминала об этом до сегодняшнего дня! Да и зачем?
Ромка недовольно насупился и раздраженно дунул на челку.
— Могли бы и сказать мне. Хотя бы просто так. Для информации. — Он несколько секунд с видом насмерть обиженного косил глаза куда-то в сторону, потом озадаченно хмыкнул: — Иларий тоже ничего не сказал об этом. Сосед, называется… Приятель, блин… Кстати! А кто пятый?
Мила с Белкой переглянулись и дружно пожали плечами.
— Мы не знаем, — ответила Белка.
— А откуда вы друг о друге узнали?
— К нам тогда в «Перевернутой ступе» подошел Иларий и сказал, что он, как и мы, из пяти спасенных.
— Так и сказал: «Мы трое из пяти спасенных», — уточнила Мила. — А еще добавил, что на всякий случай нам друг о друге лучше знать. И все.
— И вы у него даже не спросили, кто были еще двое спасенных? — удивился Ромка.
— Почему-то даже в голову не пришло, — честно призналась Мила. — Но если Иларий подошел только к нам и больше ни о ком не сказал, то, наверное, он и сам ничего не знал о других.
— Не факт, — возразил Ромка. — Он, может, знал всех пятерых, но на тот момент в Троллинбурге было только трое. Надо пойти и спросить у него. Неужели вам самим не интересно, кто пятый?
— Други мои! — вдруг раздался зычный голос над их головами, и, повернув лицо, Мила увидела Берти с двумя блюдцами в руках: на одном из них лежал кусок торта, а на другом — огромная вишневого цвета зефирина. — Поведайте, о чем можно говорить с такими постными, озабоченными минами, когда над головами летает сладкое?
Мила не смогла сдержать улыбки перед жизнерадостным натиском Берти.
— Держи, сестрица. — Берти протянул Белке блюдце с тортом. — А это тебе, Рудик, — вручил он Миле второе блюдечко. — Выглядишь бледной, скушай зефирчик — вмиг порозовеешь.
Ромка с деланно-угрюмым видом покосился на вишневый зефир и голосом записного зануды проворчал:
— От такого зефирчика она порозовеет так крепко, что станет похожа на поросенка, которому очень, очень, о-о-очень стыдно.
Берти захохотал и сквозь смех дружески хлопнул Ромку по плечу.
— Что ж это ты нудный такой, Лапшин? Тебя что, сладким некому угостить?
— Не-а, — живо отозвался Ромка.
