И не только вину переложить, но и тяжесть греха. Смертного греха. Первая заповедь: "Не убий". Господин сам велел убить и тут же - "стрелки перевёл"? Они что, бога за фраера держат?! За лоха слепо-глухого?! Или в "Преступлении и наказании" надо топор в каторгу сажать? А Раскольников -- так, рядом постоял, за рукоять подержался? Предки...
-- Ты своё дело сделал, Ноготок. Иди с миром.
Носилок нет, кузнеца тащить в баню не на чем. Ну и ладно -- пусть повесит, "завтра докуём". Уже светает, народ начинает расходиться. Завтра уже настало, вроде бы пора на покос. Можно было бы и выходить. Но -- куда? Места я здесь знаю плохо. С какого места лучше начать -- не понятно.
-- Глава 71
Но ночь ещё не кончилась, приключения продолжаются: со стороны женской половины -- крик.
"Маразм крепчает", "шизуха косит наши ряды": на крыльцо женской половины вылетает Марьяша. Мало того, что в одной своей короткой сорочке, так ещё простоволосая и коса распущена. В таком виде и перед всей дворней усадебной... Полный позор, распутство и утрата уважения общества. Вопит в совершенно животном ужасе, бежит к воротам, придерживая обеими руками свои, столь живописные и столь недавно и хорошо мне знакомые, груди. И спотыкается. Лицом в землю, задница кверху, рубашонка задирается -- от света двух хорошеньких белых ягодиц во дворе становиться светлее. Следом из дверей выскакивает Ольбег. С моей шашкой наперевес. Тоже воет. Судя по тексту -- что-то матерное, судя по тональности -- плач сильно обиженного ребёнка. Подбегает к Марьяше и... останавливается. А та как страус - в землю лицо спрятала и скулит. Ольбег постоял пару секунд, поглядел на эту... белую дрожащую задницу своей матери, потом начал шашку для удара поднимать.
Как только начался крик, я инстинктивно сделал несколько шагов к Марьяше навстречу. Когда Ольбег выскочил -- ещё пару. И ещё несколько он сам сделал -- как-то рубить задницу... да ещё вдоль... Когда он возле её головы встал и снова начал шашку подымать... У меня в руках кнут остался -- вот я им и махнул. Навыка у меня никакого нет -- ни палаческого, ни просто пастушеского. Но попал -- кнут обернулся вокруг руки этого юного шашиста. Ну а уж дёрнуть... На моей шашке нет петли, чтобы на кисть одеть -- поленился я, не успел сделать. А на шашках вообще - нет гарды. Так что удержать её не просто. Ольбег не удержал. И она полетела. Как поётся в советских "Трёх мушкетёрах":
"В грудь влетающий металл".
